Page 39 - Обломов

Несмотря на все это, то есть что Захар любил выпить, посплетничать, брал у Обломова
пятаки и гривны, ломал и бил разные вещи и ленился, все-таки выходило, что он был
глубоко преданный своему барину слуга.
Он бы не задумался сгореть или утонуть за него, не считая этого подвигом, достойным
удивления или каких-нибудь наград. Он смотрел на это, как на естественное, иначе быть не
могущее дело, или, лучше сказать, никак не смотрел, а поступал так, без всяких умозрений.
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не приходило в голову
подвергать анализу свои чувства и отношения к Илье Ильичу, он не сам выдумал их, они
перешли от отца, деда, братьев, дворни, среди которой он родился и воспитался, и
обратились в плоть и кровь.
Захар умер бы вместо барина, считая это своим неизбежным и природным долгом, и
даже не считая ничем, а просто бросился бы на смерть, точно так же как собака, которая при
встрече с зверем в лесу бросается на него, не рассуждая, отчего должна броситься она, а не
ее господин.
Но зато, если б понадобилось, например, просидеть всю ночь подле постели барина, не
смыкая глаз, и от этого бы зависело здоровье или даже жизнь барина, Захар непременно бы
заснул.
Наружно он не выказывал не только подобострастия к барину, но даже был грубоват,
фамильярен в обхождении с ним, сердился на него не шутя за всякую мелочь и даже, как
сказано, злословил его у ворот, но все-таки этим только на время заслонялось, а отнюдь не
умалялось кровное, родственное чувство преданности его не к Илье Ильичу собственно, а ко
всему, что носит имя Обломова, что близко, мило, дорого ему.
Может быть, даже это чувство было в противоречии с собственным взглядом Захара на
личность Обломова, может быть, изучение характера барина внушало другие убеждения
Захару. Вероятно, Захар, если б ему объяснили о степени привязанности его к Илье Ильичу,
стал бы оспаривать это.
Захар любил Обломовку, как кошка свой чердак, лошадь — стойло, собака — конуру, в
которой родилась и выросла. В сфере этой привязанности у него выработывались уже свои
особенные, личные впечатления.
Например, обломовского кучера он любил больше, нежели повара, скотницу Варвару
больше их обоих, а Илью Ильича меньше их всех, но все-таки обломовский повар для него
был лучше и выше всех других поваров в мире, а Илья Ильич выше всех помещиков.
Тараску, буфетчика, он терпеть не мог, но этого Тараску он не променял бы на самого
хорошего человека в целом свете потому только, что Тараска был обломовский.
Он обращался фамильярно и грубо с Обломовым, точно так же как шаман грубо и
фамильярно обходится с своим идолом: он и обметает его, и уронит, иногда, может быть, и
ударит с досадой, но все-таки в душе его постоянно присутствует сознание превосходства
натуры этого идола над своей.
Малейшего повода довольно было, чтоб вызвать это чувство из глубины души Захара и
заставить его смотреть с благоговением на барина, иногда даже удариться от умиления в
слезы. Боже сохрани, чтоб он поставил другого какого-нибудь барина не только выше, даже
наравне с своим! Боже сохрани, если б это вздумал сделать и другой!
Захар на всех других господ и гостей, приходивших к Обломову, смотрел несколько
свысока и служил им — подавал чай и проч. — с каким-то снисхождением, как будто давал
им чувствовать честь, которою они пользуются, находясь у его барина. Отказывал им
грубовато: «Барин-де почивает», — говорил он, надменно оглядывая пришедшего с ног до
головы.
Иногда вместо сплетней и злословия он вдруг принимался неумеренно возвышать
Илью Ильича по лавочкам и на сходках у ворот, и тогда не было конца восторгам. Он вдруг
начинал вычислять достоинства барина, ум, ласковость, щедрость, доброту, и если у барина
его не доставало качеств для панегирика, он занимал у других и придавал ему знатность,
богатство или необычайное могущество.