Page 40 - Обломов

Если нужно было постращать дворника, управляющего домом, даже самого хозяина, он
стращал всегда барином. «Вот постой, я скажу барину, — говорил он с угрозой, — будет ужо
тебе!» Сильнее авторитета он и не подозревал на свете.
Но наружные отношения Обломова с Захаром были всегда как-то враждебны. Они,
живучи вдвоем, надоели друг другу. Короткое, ежедневное сближение человека с человеком
не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного
опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не
колоться взаимными недостатками.
Илья Ильич знал уже одно необъятное достоинство Захара — преданность к себе, и
привык к ней, считая также, с своей стороны, что это не может и не должно быть иначе,
привыкши же к достоинству однажды навсегда, он уже не наслаждался им, а между тем не
мог, и при своем равнодушии к всему, сносить терпеливо бесчисленных мелких недостатков
Захара.
Если Захар, питая в глубине души к барину преданность, свойственную старинным
слугам, разнился от них современными недостатками, то и Илья Ильич, с своей стороны,
ценя внутренне преданность его, не имел уже к нему того дружеского, почти родственного
расположения, какое питали прежние господа к слугам своим. Он позволял себе иногда
крупно браниться с Захаром.
Захару он тоже надоедал собой. Захар, отслужив в молодости лакейскую службу в
барском доме, был произведен в дядьки к Илье Ильичу и с тех пор начал считать себя только
предметом роскоши, аристократическою принадлежностью дома, назначенною для
поддержания полноты и блеска старинной фамилии, а не предметом необходимости. От
этого он, одев барчонка утром и раздев его вечером, остальное время ровно ничего не делал.
Ленивый от природы, он был ленив еще и по своему лакейскому воспитанию. Он
важничал в дворне, не давал себе труда ни поставить самовар, ни подмести полов. Он или
дремал в прихожей, или уходил болтать в людскую, в кухню, не то так по целым часам,
скрестив руки на груди, стоял у ворот и с сонною задумчивостью посматривал на все
стороны.
И после такой жизни на него вдруг навалили тяжелую обузу выносить на плечах
службу целого дома! Он и служи барину, и мети, и чисть, он и на побегушках! От всего этого
в душу его залегла угрюмость, а в нраве проявилась грубость и жесткость, от этого он ворчал
всякий раз, как голос барина заставлял его покидать лежанку.
Несмотря, однакож, на эту наружную угрюмость и дикость, Захар был довольно
мягкого и доброго сердца. Он любил даже проводить время с ребятишками. На дворе, у
ворот, его часто видели с кучей детей. Он их мирит, дразнит, устраивает игры или просто
сидит с ними, взяв одного на одно колено, другого на другое, а сзади шею его обовьет еще
какой-нибудь шалун руками или треплет его за бакенбарды.
И так Обломов мешал Захару жить тем, что требовал поминутно его услуг и
присутствия около себя, тогда как сердце, сообщительный нрав, любовь к бездействию и
вечная, никогда не умолкающая потребность жевать влекли Захара то к куме, то в кухню, то
в лавочку, то к воротам.
Давно знали они друг друга и давно жили вдвоем. Захар нянчил маленького Обломова
на руках, а Обломов помнит его молодым, проворным, прожорливым и лукавым парнем.
Старинная связь была неистребима между ними. Как Илья Ильич не умел ни встать, ни
лечь спать, ни быть причесанным и обутым, ни отобедать без помощи Захара, так Захар не
умел представить себе другого барина, кроме Ильи Ильича, другого существования, как
одевать, кормить его, грубить ему, лукавить, лгать и в то же время внутренне благоговеть
перед ним.

VIII