Page 58 - Обломов
P. 58

отливать его водой.
                     Из преступлений одно, именно: кража гороху, моркови и репы по огородам, — было в
               большом  ходу,  да  однажды  вдруг  исчезли  два  поросенка  и  курица  —  происшествие,
               возмутившее  весь  околоток  и  приписанное  единогласно  проходившему  накануне  обозу  с
               деревянной посудой на ярмарку. А то вообще случайности всякого рода были весьма редки.
                     Однажды, впрочем, еще найден был лежащий за околицей, в канаве, у моста, видно,
               отставший от проходившей в город артели человек.
                     Мальчишки первые заметили его и с ужасом прибежали в деревню с вестью о каком-то
               страшном змее или оборотне, который лежит в канаве, прибавив, что он погнался за ними и
               чуть не съел Кузьку.
                     Мужики, поудалее, вооружились вилами и топорами и гурьбой пошли к канаве.
                     — Куда  вас  несет? —  унимали  старики. —  Аль  шея-то  крепка?  Чего  вам  надо?  Не
               замайте: вас не гонят.
                     Но мужики пошли и сажен за пятьдесят до места стали окликать чудовище разными
               голосами: ответа не было, они остановились, потом опять двинулись.
                     В канаве лежал  мужик, опершись головой в пригорок, около  него валялись мешок и
               палка, на которой навешаны были две пары лаптей.
                     Мужики не решались ни подходить близко, ни трогать.
                     — Эй! Ты, брат! — кричали они по очереди, почесывая кто затылок, кто спину. — Как
               там тебя? Эй, ты! Что тебе тут?
                     Прохожий сделал движение, чтоб приподнять голову, но не мог: он, по-видимому, был
               нездоров или очень утомлен.
                     Один решился было тронуть его вилой.
                     — Не замай! Не замай! — закричали многие. — Почем знать, какой он: ишь, не бает
               ничего, может быть, какой-нибудь такой… Не задайте его, ребята!
                     — Пойдем, — говорили некоторые, — право-слово пойдем: что он нам, дядя, что ли?
               Только беды с ним!
                     И все ушли назад, в деревню, рассказав старикам, что там лежит нездешний, ничего не
               бает, и бог его ведает, что он там.
                     — Нездешний,  так  и  не  замайте! —  говорили  старики,  сидя  на  завалинке  и  положив
               локти на коленки. — Пусть его себе! И ходить не по что было вам!
                     Таков был уголок, куда вдруг перенесся во сне Обломов.
                     Из  трех  или  четырех  разбросанных  там  деревень  была  одна  Сосновка,  другая
               Вавиловка, в одной версте друг от друга.
                     Сосновка  и  Вавиловка  были  наследственной  отчиной  рода  Обломовых  и  оттого
               известны были под общим именем Обломовки.
                     В Сосновке была господская усадьба и резиденция. Верстах в пяти от Сосновки лежало
               сельцо Верхлёво, тоже принадлежавшее некогда фамилии Обломовых и давно перешедшее в
               другие руки, и еще несколько причисленных к этому же селу кое-где разбросанных изб.
                     Село  принадлежало  богатому  помещику,  который  никогда  не  показывался  в  свое
               имение: им заведовал управляющий из немцев.
                     Вот и вся география этого уголка.
                     Илья Ильич проснулся утром в своей маленькой постельке. Ему только семь лет. Ему
               легко, весело.
                     Какой  он  хорошенький,  красненький,  полный!  Щечки  такие  кругленькие,  что  иной
               шалун надуется нарочно, а таких не сделает.
                     Няня  ждет  его  пробуждения.  Она  начинает  натягивать  ему  чулочки,  он  не  дается,
               шалит, болтает ногами, няня ловит его, и оба они хохочут.
                     Наконец удалось ей поднять его на ноги, она умывает его, причесывает головку и ведет
               к матери.
                     Обломов,  увидев  давно  умершую  мать,  и  во  сне  затрепетал  от  радости,  от  жаркой
               любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две
   53   54   55   56   57   58   59   60   61   62   63