Page 88 - Обломов

клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек
из верхлёвского полотна — вещи, купленные и взятые по настоянию отца, в другой лежал
изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки,
заказанные в Москве, в память наставлений матери.
— Ну! — сказал отец.
— Ну! — сказал сын.
— Все? — спросил отец.
— Все! — отвечал сын.
Они посмотрели друг на друга молча, как будто пронзали взглядом один другого
насквозь.
Между тем около собралась кучка любопытных соседей посмотреть, с разинутыми
ртами, как управляющий отпустит сына на чужую сторону.
Отец и сын пожали друг другу руки. Андрей поехал крупным шагом.
— Каков щенок: ни слезинки! — говорили соседи. — Вон две вороны так и
надседаются, каркают на заборе: накаркают они ему — погоди ужо!..
— Да что ему вороны? Он на Ивана Купала по ночам в лесу один шатается: к ним,
братцы, это не пристает. Русскому бы не сошло с рук!..
— А старый-то нехристь хорош! — заметила одна мать. — Точно котенка выбросил на
улицу: не обнял, не взвыл!
— Стой! Стой, Андрей! — закричал старик.
Андрей остановил лошадь.
— А! Заговорило, видно, ретивое! — сказали в толпе с одобрением.
— Ну? — спросил Андрей.
— Подпруга слаба, надо подтянуть.
— Доеду до Шамшевки, сам поправлю. Время тратить нечего, надо засветло приехать.
— Ну! — сказал, махнув рукой, отец.
— Ну! — кивнув головой, повторил сын и, нагнувшись немного, только хотел
пришпорить коня.
— Ах вы, собаки, право собаки! Словно чужие! — говорили соседи.
Но вдруг в толпе раздался громкий плач: какая-то женщина не выдержала.
— Батюшка ты, светик! — приговаривала она, утирая концом головного платка
глаза. — Сиротка бедный! Нет у тебя родимой матушки, некому благословить-то тебя… Дай
хоть я перекрещу тебя, красавец мой!..
Андрей подъехал к ней, соскочил с лошади, обнял старуху, потом хотел было ехать —
и вдруг заплакал, пока она крестила и целовала его. В ее горячих словах послышался ему
будто голос матери, возник на минуту ее нежный образ.
Он еще крепко обнял женщину, наскоро отер слезы и вскочил на лошадь. Он ударил ее
по бокам и исчез в облаке пыли, за ним с двух сторон отчаянно бросились вдогонку три
дворняжки и залились лаем.

II

Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку,
занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то
компании, отправляющей товары за границу.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию
агента — посылают его, нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею
к делу — выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает — бог
весть.
Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он
худощав, щек у него почти вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной