Page 54 - Очарованный странник
P. 54
А она всплачет, и руками себя в грудь бьет, и говорит:
- Нет, скажи же ты мне... не потай от меня, мой сердечный друг, где он бывает?
- У господ, - говорю, - у соседей или в городе.
- А нет ли, - говорит, - там где-нибудь моей с ним разлучницы? Скажи мне: может, он
допреж меня кого любил и к ней назад воротился, или не задумал ли он, лиходей мой,
жениться? - А у самой при этом глаза так и загорятся, даже смотреть ужасно.
Я ее утешаю, а сам думаю:
"Кто его знает, что он делает", - потому что мы его мало в то время и видели.
Вот как вспало ей это на мысль, что он жениться хочет, она и ну меня просить:
- Съезди, такой-сякой, голубчик Иван Северьянович, в город; съезди, доподлинно узнай
о нем все как следует и все мне без потайки выскажи.
Пристает она с этим ко мне все больше и больше и до того меня разжалобила, что
думаю:
"Ну, была не была, поеду. Хотя ежели что дурное об измене узнаю, всего ей не
выскажу, но посмотрю и приведу все дело в ясность".
Выбрал такой предлог, что будто бы надо самому ехать лекарств для лошадей у
травщиков набрать, и поехал, но поехал не спроста, а с хитрым подходом.
Груше было неизвестно и людям строго-настрого наказано было от нее скрывать, что у
князя, до этого случая с Грушею, была в городе другая любовь - из благородных,
секретарская дочка Евгенья Семеновна. Известная она была во всем городе большая на
фортепьянах игрица, и предобрая барыня, и тоже собою очень хорошая, и имела с моим
князем дочку, но располнела, и он ее, говорили, будто за это и бросил. Однако, имея в ту
пору еще большой капитал, он купил этой барыне с дочкою дом, и они в том доме
доходцами и жили. Князь к этой к Евгенье Семеновне, после того как ее наградил, никогда
не заезжал, а люди наши, по старой памяти, за ее добродетель помнили и всякий приезд все,
бывало, к ней захаживали, потому что ее любили и она до всех до наших была ужасно какая
ласковая и князем интересовалась.
Вот я приехал в город прямо к ней, к этой доброй барыне, и говорю:
- Я, матушка Евгенья Семеновна, у вас остановился.
Она отвечает:
- Ну что же; очень рада. Только отчего же, - говорит, - ты к князю не едешь на его
квартиру?
- А разве, - говорю, - он здесь в городе?
- Здесь, - отвечает. - Он уже другая неделя здесь и дело какое-то заводит.
- Какое, мол, еще дело?
- Фабрику, - говорит, - суконную в аренду берет.
- Господи! мол, еще что такое он задумал?
- А что, - говорит, - разве это худо?
- Ничего, - говорю, - только что-то мне это удивительно.
Она улыбается.
- Нет, а ты, - говорит, - вот чему подивись, что князь мне письмо прислал, чтобы я
нынче его приняла, что он хочет на дочь взглянуть.
- И что же, - говорю, - вы ему, матушка Евгенья Семеновна, разрешили?
Она пожала плечами и отвечает:
- Что же, пусть приедет, на дочь посмотрит, - и с этим вздохнула и задумалась, сидит
спустя голову, а сама еще такая молодая, белая да вальяжная, а к тому еще и обращение
совсем не то, что у Груши... та ведь больше ничего, как начнет свое "изумрудный да
яхонтовый", а эта совсем другое... Я ее и взревновал.
"Ох, - думаю себе, - как бы он на дитя-то как станет смотреть, то чтобы на самое на
тебя своим несытым сердцем не глянул? От сего тогда моей Грушеньке много добра не
воспоследует". И в таком размышлении сижу я у Евгеньи Семеновны в детской, где она
велела няньке меня чаем поить, а у дверей вдруг слышу звонок, и горничная прибегает очень