Page 11 - Отцы и дети

великодушных чувств и вскочил со стула. – Я ей растолкую, что ей нечего меня стыдиться.
Николай Петрович тоже встал.
– Аркадий, – начал он, – сделай одолжение… как же можно… там… Я тебя не
предварил…
Но Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему
вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это
мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он,
что едва ли не большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого
дела, упрекал ли он самого себя в слабости – сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в
виде ощущений – и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
Послышались торопливые шаги, и Аркадий вошел на террасу.
– Мы познакомились, отец! – воскликнул он с выражением какого-то ласкового и
доброго торжества на лице. – Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и
придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером
его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Николай Петрович хотел что-то вымолвить, хотел подняться и раскрыть объятия…
Аркадий бросился ему на шею.
– Что это? опять обнимаетесь? – раздался сзади их голос Павла Петровича.
Отец и сын одинаково обрадовались появлению его в эту минуту; бывают положения
трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
– Чему ж ты удивляешься? – весело заговорил Николай Петрович. – В кои-то веки
дождался я Аркаши… Я со вчерашнего дня и насмотреться на него не успел.
– Я вовсе не удивляюсь, – заметил Павел Петрович, – я даже сам не прочь с ним
обняться.
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал на щеках своих прикосновение его
душистых усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в
английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно
повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички
рубашки, правда, не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с
обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок.
– Где же новый твой приятель? – спросил он Аркадия.
– Его дома нет; он обыкновенно встает рано и отправляется куда-нибудь. Главное, не
надо обращать на него внимания: он церемоний не любит.
– Да, это заметно. – Павел Петрович начал, не торопясь, намазывать масло на хлеб. –
Долго он у нас прогостит?
– Как придется. Он заехал сюда по дороге к отцу.
– А отец его где живет?
– В нашей же губернии, верст восемьдесят отсюда. У него там небольшое именьице. Он
был прежде полковым доктором.
– Тэ-тэ-тэ-тэ… То-то я все себя спрашивал: где слышал я эту фамилию: Базаров?..
Николай, помнится, в батюшкиной дивизии был лекарь Базаров?
– Кажется, был.
– Точно, точно. Так этот лекарь его отец. Гм! – Павел Петрович повел усами. – Ну, а
сам господин Базаров, собственно, что такое? – спросил он с расстановкой.
– Что такое Базаров? – Аркадий усмехнулся. – Хотите, дядюшка, я вам скажу, что он,
собственно, такое?
– Сделай одолжение, племянничек.
18
– Он нигилист.

18 Нигилист – отрицатель (от латин. nihil – ничего); нигилизм – система взглядов, имевшая
распространение в середине XIX века. В 60-е годы XIX столетия противники революционной демократии
называли нигилистами вообще всех революционно настроенных.