Page 170 - Преступление и наказание

столько даже рассерженный, сколько удивленный. — Как смеете вы так говорить!
— Я так и знал, что вы закричите; но, во-первых, я хоть и небогат, но эти десять тысяч
рублей у меня свободны, то есть совершенно, совершенно мне не надобны. Не примет
Авдотья Романовна, так я, пожалуй, еще глупее их употреблю. Это раз. Второе: совесть моя
совершенно покойна; я без всяких расчетов предлагаю. Верьте не верьте, а впоследствии
узнаете и вы, и Авдотья Романовна. Всё в том, что я действительно принес несколько хлопот
и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее
раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности, а
просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что не привилегию
же в самом деле взял я делать одно только злое. Если бы в моем предложении была хотя
миллионная доля расчета, то не стал бы я предлагать так прямо; да и не стал бы я предлагать
всего только десять тысяч, тогда как всего пять недель назад предлагал ей больше. Кроме
того, я, может быть, весьма и весьма скоро женюсь на одной девице, а следственно, все
подозрения в каких-нибудь покушениях против Авдотьи Романовны тем самым должны
уничтожиться. В заключение скажу, что, выходя за господина Лужина, Авдотья Романовна
те же самые деньги берет, только с другой стороны… Да вы не сердитесь, Родион
Романович, рассудите спокойно и хладнокровно.
Говоря это, Свидригайлов был сам чрезвычайно хладнокровен и спокоен.
— Прошу вас кончить, — сказал Раскольников. — Во всяком случае, это
непростительно дерзко.
— Нимало. После этого человек человеку на сем свете может делать одно только зло и,
напротив, не имеет права сделать ни крошки добра, из-за пустых принятых формальностей.
Это нелепо. Ведь если б я, например, помер и оставил бы эту сумму сестрице вашей по
духовному завещанию, неужели б она и тогда принять отказалась?
— Весьма может быть.
— Ну уж это нет-с. А впрочем, нет, так и нет, так пусть и будет. А только десять тысяч
— прекрасная штука, при случае. Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье
Романовне.
— Нет, не передам.
— В таком случае, Родион Романович, я сам принужден буду добиваться свидания
личного, а стало быть, беспокоить.
— А если я передам, вы не будете добиваться свидания личного?
— Не знаю, право, как вам сказать. Видеться один раз я бы очень желал.
— Не надейтесь.
— Жаль. Впрочем, вы меня не знаете. Вот, может, сойдемся поближе.
— Вы думаете, что мы сойдемся поближе?
— А почему ж бы и нет? — улыбнувшись сказал Свидригайлов, встал и взял шляпу, —
я ведь не то чтобы так уж очень желал вас беспокоить и, идя сюда, даже не очень
рассчитывал, хотя, впрочем, физиономия ваша еще давеча утром меня поразила…
— Где вы меня давеча утром видели? — с беспокойством спросил Раскольников.
— Случайно-с… Мне всё кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее… Да не
беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему
родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в
альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в доме
Вяземского на Сенной в старину ночевывал, 50 и на шаре с Бергом, может быть, полечу.
— Ну, хорошо-с. Позвольте спросить, вы скоро в путешествие отправитесь?
— В какое путешествие?
— Ну да в «вояж»-то этот… Вы ведь сами сказали.

50 …в доме Вяземского на Сенной… ночевывал… — Дом Вяземского (Вяземская лавра) — ночлежный дом,
прибежище петербургской нищеты, подробно описанное в те же годы, когда создавалось «Преступление и
наказание», в романе В. В. Крестовского «Петербургские трущобы» (1864–1867).