Page 29 - Преступление и наказание
P. 29
Что у тебя в кармане, показывай! И платье не то! где твое платье? где деньги? говори!..
И она бросилась его обыскивать. Мармеладов тотчас же послушно и покорно развел
руки в обе стороны, чтобы тем облегчить карманный обыск. Денег не было ни копейки.
— Где же деньги? — кричала она. — О господи, неужели же он всё пропил! Ведь
двенадцать целковых в сундуке оставалось!.. — и вдруг, в бешенстве, она схватила его за
волосы и потащила в комнату. Мармеладов сам облегчал ее усилия, смиренно ползя за нею
на коленках.
— И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в нас-лаж-дение, ми-ло-сти-вый
го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол.
Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик в углу не выдержал, задрожал,
закричал и бросился к сестре в страшном испуге, почти в припадке. Старшая девочка
дрожала со сна как лист.
— Пропил! всё, всё пропил! — кричала в отчаянии бедная женщина, — и платье не то!
Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А вам,
вам не стыдно, — вдруг набросилась она на Раскольникова, — из кабака! Ты с ним пил? Ты
тоже с ним пил! Вон!
Молодой человек поспешил уйти, не говоря ни слова. К тому же внутренняя дверь
отворилась настежь, и из нее выглянуло несколько любопытных. Протягивались наглые
смеющиеся головы с папиросками и трубками, в ермолках. Виднелись фигуры в халатах и
совершенно нараспашку, в летних до неприличия костюмах, иные с картами в руках.
Особенно потешно смеялись они, когда Мармеладов, таскаемый за волосы, кричал, что это
ему в наслаждение. Стали даже входить в комнату; послышался, наконец, зловещий визг: это
продиралась вперед сама Амалия Липпевехзель, чтобы произвести распорядок по-свойски и
в сотый раз испугать бедную женщину ругательским приказанием завтра же очистить
квартиру. Уходя, Раскольников успел просунуть руку в карман, загреб сколько пришлось
медных денег, доставшихся ему с разменянного в распивочной рубля, и неприметно положил
на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться.
«Ну что это за вздор такой я сделал, — подумал он, — тут у них Соня есть, а мне
самому надо». Но рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы
не взял, он махнул рукой и пошел на свою квартиру. «Соне помадки ведь тоже нужно, —
продолжал он, шагая по улице, и язвительно усмехнулся, — денег стоит сия чистота… Гм! А
ведь Сонечка-то, пожалуй, сегодня и сама обанкрутится, потому тот же риск, охота по
красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало быть, и на бобах завтра без
моих-то денег… Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот
ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек
привыкает!»
Он задумался.
— Ну а коли я соврал, — воскликнул он вдруг невольно, — коли действительно не
подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное всё —
предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует
быть!..
III
Он проснулся на другой день уже поздно, после тревожного сна, но сон не подкрепил
его. Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою
каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид
с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая,
что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и всё казалось, что вот-вот
стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула,
не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг;