Page 29 - Преступление и наказание
P. 29

Что у тебя в кармане, показывай! И платье не то! где твое платье? где деньги? говори!..
                     И она бросилась его обыскивать. Мармеладов тотчас же послушно и покорно развел
               руки в обе стороны, чтобы тем облегчить карманный обыск. Денег не было ни копейки.
                     — Где  же  деньги? —  кричала  она. —  О  господи,  неужели  же  он  всё  пропил!  Ведь
               двенадцать  целковых в  сундуке  оставалось!.. —  и вдруг,  в  бешенстве, она  схватила  его за
               волосы и потащила в комнату. Мармеладов сам облегчал ее усилия, смиренно ползя за нею
               на коленках.
                     — И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в нас-лаж-дение, ми-ло-сти-вый
               го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол.
               Спавший  на  полу  ребенок  проснулся  и  заплакал.  Мальчик  в  углу  не  выдержал,  задрожал,
               закричал  и  бросился  к  сестре  в  страшном  испуге,  почти  в  припадке.  Старшая  девочка
               дрожала со сна как лист.
                     — Пропил! всё, всё пропил! — кричала в отчаянии бедная женщина, — и платье не то!
               Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А вам,
               вам не стыдно, — вдруг набросилась она на Раскольникова, — из кабака! Ты с ним пил? Ты
               тоже с ним пил! Вон!
                     Молодой  человек  поспешил  уйти,  не  говоря  ни  слова.  К  тому  же  внутренняя  дверь
               отворилась  настежь,  и  из  нее  выглянуло  несколько  любопытных.  Протягивались  наглые
               смеющиеся головы с папиросками и трубками, в ермолках. Виднелись фигуры в  халатах и
               совершенно  нараспашку,  в  летних  до  неприличия  костюмах,  иные  с  картами  в  руках.
               Особенно потешно смеялись они, когда Мармеладов, таскаемый за волосы, кричал, что это
               ему в наслаждение. Стали даже входить в комнату; послышался, наконец, зловещий визг: это
               продиралась вперед сама Амалия Липпевехзель, чтобы произвести распорядок по-свойски и
               в  сотый  раз  испугать  бедную  женщину  ругательским  приказанием  завтра  же  очистить
               квартиру.  Уходя,  Раскольников  успел  просунуть  руку  в  карман,  загреб  сколько  пришлось
               медных денег, доставшихся ему с разменянного в распивочной рубля, и неприметно положил
               на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться.
                     «Ну  что  это  за  вздор  такой  я  сделал, —  подумал  он, —  тут  у  них  Соня  есть,  а  мне
               самому надо». Но рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы
               не взял, он махнул  рукой и пошел на свою квартиру. «Соне помадки ведь тоже нужно, —
               продолжал он, шагая по улице, и язвительно усмехнулся, — денег стоит сия чистота… Гм! А
               ведь  Сонечка-то,  пожалуй,  сегодня  и  сама  обанкрутится,  потому  тот  же  риск,  охота  по
               красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало быть, и на бобах завтра без
               моих-то денег… Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот
               ведь  пользуются  же!  И  привыкли.  Поплакали,  и  привыкли.  Ко  всему-то  подлец-человек
               привыкает!»
                     Он задумался.
                     — Ну  а  коли  я  соврал, —  воскликнул  он  вдруг  невольно, —  коли  действительно  не
               подлец   человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное всё —
               предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует
               быть!..


                                                              III

                     Он проснулся на другой день уже поздно, после тревожного сна, но сон не подкрепил
               его.  Проснулся  он  желчный,  раздражительный,  злой  и  с  ненавистью  посмотрел  на  свою
               каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид
               с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая,
               что  чуть-чуть  высокому  человеку  становилось  в  ней  жутко,  и  всё  казалось,  что  вот-вот
               стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула,
               не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг;
   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34