Page 82 - Преступление и наказание

вот он на диване лежит, под одеялом, но уж до того затерся и загрязнился с тех пор, что уж,
конечно, Заметов ничего не мог рассмотреть.
«Ба, Заметов!.. контора!.. А зачем меня в контору зовут? Где повестка? Ба!.. я смешал:
это тогда требовали! Я тогда тоже носок осматривал, а теперь… теперь я был болен. А зачем
Заметов заходил? Зачем приводил его Разумихин?.. — бормотал он в бессилии, садясь опять
на диван. — Что ж это? Бред ли это всё со мной продолжается или взаправду? Кажется,
взаправду… А, вспомнил: бежать! скорее бежать, непременно, непременно бежать! Да… а
куда? А где мое платье? Сапогов нет! Убрали! Спрятали! Понимаю! А, вот пальто —
проглядели! Вот и деньги на столе, слава богу! Вот и вексель… Я возьму деньги и уйду, и
другую квартиру найму, они не сыщут!.. Да, а адресный стол? Найдут! Разумихин найдет.
Лучше совсем бежать… далеко… в Америку, и наплевать на них! И вексель взять… он там
пригодится. Чего еще-то взять? Они думают, что я болен! Они и не знают, что я ходить могу,
хе-хе-хе!.. Я по глазам угадал, что они всё знают! Только бы с лестницы сойти! А ну как у
них там сторожа стоят, полицейские! Что это, чай? А, вот и пиво осталось, полбутылки,
холодное!»
Он схватил бутылку, в которой еще оставалось пива на целый стакан, и с наслаждением
выпил залпом, как будто потушая огонь в груди. Но не прошло и минуты, как пиво стукнуло
ему в голову, а по спине пошел легкий и даже приятный озноб. Он лег и натянул на себя
одеяло. Мысли его, и без того больные и бессвязные, стали мешаться всё больше и больше, и
вскоре сон, легкий и приятный, обхватил его. С наслаждением отыскал он головой место на
подушке, плотнее закутался мягким ватным одеялом, которое было теперь на нем вместо
разорванной прежней шинели, тихо вздохнул и заснул глубоким, крепким, целебным сном.
Проснулся он, услыхав, что кто-то вошел к нему, открыл глаза и увидал Разумихина,
отворившего дверь настежь и стоявшего на пороге, недоумевая: входить или нет?
Раскольников быстро привстал на диване и смотрел на него, как будто силясь что-то
припомнить.
— А, не спишь, ну вот и я! Настасья, тащи сюда узел! — крикнул Разумихин вниз. —
Сейчас отчет получишь…
— Который час? — спросил Раскольников, тревожно озираясь.
— Да лихо, брат, поспал: вечер на дворе, часов шесть будет. Часов шесть с лишком
спал…
— Господи! Что ж это я!..
— А чего такого? На здоровье! Куда спешишь? На свидание, что ли? Всё время теперь
наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался:
нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь
сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да, к черту, за
дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— Я здоров! я не болен… Разумихин, ты здесь давно?
— Говорю, три часа дожидаюсь.
— Нет, а прежде?
— Что прежде?
— С какого времени сюда ходишь?
— Да ведь я же тебе давеча пересказывал; аль не помнишь?
Раскольников задумался. Как во сне ему мерещилось давешнее. Один он не мог
припомнить и вопросительно смотрел на Разумихина.
— Гм! — сказал тот, — забыл! Мне еще давеча мерещилось, что ты всё еще не в
своем… Теперь со сна-то поправился… Право, совсем лучше смотришь. Молодец! Ну да, к
делу! Вот сейчас припомнишь. Смотри-ка сюда, милый человек.
Он стал развязывать узел, которым, видимо, чрезвычайно интересовался.
— Это, брат, веришь ли, у меня особенно на сердце лежало. Потому, надо же из тебя
человека сделать. Приступим: сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? — начал он,
вынимая из узла довольно хорошенькую, но в то же время очень обыкновенную и дешевую