Page 69 - СКАЗКИ

что ежели готовы «мужички», то дело остается только за деталями, которые уж ничего не
стоит скомпоновать. И скомпоновали. Из коростелей и гагар духовой оркестр собрали,
попугаев скоморохами нарядили, сороке-белобоке, благо воровка она, ключи от казны
препоручили, сычей да филинов заставили по ночам дозором летать. Словом сказать, такую
обстановку устроили, что хоть какому угодно дворянину не стыдно. Даже кукушку не
забыли, в гадалки при орлице определили, а для кукушкиных сирот воспитательный дом
выстроили.
Но не успели порядком дворовые штаты в действие ввести, как уже убедились, что есть
в них какой-то пропуск. Думали-думали, что бы такое было, и наконец догадались: во всех
дворнях полагаются науки и искусства, а у орла нет ни тех, ни других.
Три птицы, в особенности, считали этот пропуск для себя обидным:– снегирь, дятел и
соловей.
Снегирь был малый шустрый и с отроческих лет насвистанный. Воспитывался он
первоначально в школе кантонистов note_101, потом служил в полку писарем и, научившись
ставить знаки препинания, начал издавать, без предварительной цензуры, газету «Вестник
лесов». Только никак приноровиться не мог. То чего-нибудь коснется – ан касаться нельзя;
то чего-нибудь не коснется – ан касаться не только можно, но и должно. А его за это в
головку тук да тук. Вот он и замыслил: «Пойду в дворню к орлу! Пускай он повелит
безнаказанно славу его каждое утро возвещать!»
Дятел был скромный ученый и вел строго уединенную жизнь. Ни с кем никогда не
виделся (многие даже думали, что он запоем, как и все серьезные ученые, пьет), но целые
дни сидел на сосновом суку и все долбил. И надолбил он целую охапку исторических
исследований note_102: «Родословная лешего», «Была ли замужем Баба-Яга», «Каким полом
надлежит ведьм в ревизские сказки заносить?» и проч. Но сколько ни долбил, издателя для
своих книжиц найти не мог. Поэтому и он надумал: «Пойду к орлу в дворовые
историографы! авось-либо он вороньим иждивением исследования мои отпечатает!»
Что касается до соловья, то он на жизненные невзгоды пожаловаться не мог. Пел он
искони так сладко, что не только сосны стоеросовые, но и московские гостинодворцы,
слушая его, умилялись. Весь мир его любил, весь мир, притаив дыхание, заслушивался, как
он, забравшись в древесную чащу, сладкими песнями захлебывался. Но он был
сладострастен и славолюбив выше всякой меры. Мало было ему вольной песней по лесу
греметь, мало огорченные сердца гармонией звуков напоять… Думалось: орел ему на шею
ожерелье из муравьиных яиц повесит, всю грудь живыми тараканами изукрасит, а орлица
будет тайные свидания при луне назначать…
Словом сказать, пристали все три птицы к соколу: «Доложи да доложи!»
Выслушал орел соколиный доклад о необходимости водворения наук и искусств и не
сразу понял. Сидит себе да цыркает, да когтями играет, а глаза у него, словно точеные
камешки, глянцем на солнце отливают. Никогда он ни одной газеты не видывал; ни
Бабой-Ягой, ни ведьмами не интересовался, а об соловье только одно слыхал: что эта птица –
малая, не стоит из-за ее клюв марать.
– Ты, поди, не знаешь, что и Бонапарт-то умер? – спросил сокол.
– Какой такой Бонапарт?
– То-то вот. А знать об этом не худо. Ужо гости приедут, разговаривать будут. Скажут:

note_101
Воспитывался он первоначально в школе кантонистов…– Школы кантонистов существовали до 1856 г.

note_102
И надолбил он целую охапку исторических исследований…– Иронизируя по поводу всяких лженаучных
«исследований», Салтыков затрагивал так называемую мифологическую школу, сложившуюся в русской науке
в 1840-1850-х гг. и представляемую А. Н. Афанасьевым, А. А. Потебней, П. А. Лавровским и др. Эти ученые в
своих трудах нередко обращались к изучению мифологических персонажей русского народного творчества
(домовой, леший, баба-яга).