Page 71 - СКАЗКИ

детей: дочь Акула да два сына: Лев да Орел. Акула была распутная – ее за это отец в морские
пучины заточил; сын Лев от отца отшатнулся – его отец владыкою над пустыней сделал; а
Орёлко был сын почтительный, отец его поближе к себе пристроил – воздушные
пространства ему во владенье отвел».
Но не успел дятел даже введение к своему исследованию продолбить, как уже орел в
нетерпеньи кричал:
– Следующий! следующий!
Тогда запел соловей и сразу же осрамился. Пел он про радость холопа, узнавшего, что
бог послал ему помещика; пел про великодушие орлов, которые холопам на водку не
жалеючи дают… Однако как он ни выбивался из сил, чтобы в холопскую ногу попасть, но с
«искусством», которое в нем жило, никак совладать не мог. Сам-то он сверху донизу холоп
был (даже подержанным белым галстуком где-то раздобылся и головушку барашком завил),
да «искусство» в холопских рамках усидеть не могло, беспрестанно на волю выпирало.
Сколько он ни пел – не понимает орел, да и шабаш!
– Что этот дуралей бормочет! – крикнул он, наконец, – позвать Тредьяковского!
А Василий Кирилыч тут как тут. Те же холопские сюжеты взял, да так их явственно
изложил, что орел только и дело, что повторял: «Имянно! имянно! имянно!» И в заключение
надел на Тредьяковского ожерелье из муравьиных яиц, а на соловья сверкнул очами,
воскликнув: «Убрать негодяя!»
На этом честолюбивые попытки соловья и покончились. Живо запрятали его в
куролеску и продали в Зарядье note_108, в трактир «Расставанье друзей», где и о сю пору он
напояет сладкой отравой сердца захмелевших «метеоров».
Тем не менее дело просвещения все-таки не было покинуто. Ястребята и соколята
продолжали ходить в гимназии; академия де сиянс принялась издавать словарь и одолела
половину буквы А; дятел дописывал 10-й том «Истории леших». Но снегирь притаился. С
первого же дня он почуял, что всей этой просветительной сутолоке последует скорый и
немилостивый конец, и, по-видимому, предчувствия его имели довольно верное основание.
Дело в том, что сокол и сова, принявшие на себя руководительство в просветительном
деле, допустили большую ошибку: они задумали обучить грамоте самого орла. Учили его по
звуковому методу, легко и занятно, но, как ни бились, он и через год вместо «Орел»
подписывался «Арер», так что ни один солидный заимодавец векселей с такою подписью не
принимал. Но еще большая ошибка заключалась в том, что, подобно всем вообще педагогам,
ни сова, ни сокол не давали орлу ни отдыха, ни срока. Каждоми-нутно следовала сова по его
пятам, выкрикивая: «Бб… зз… хх…», а сокол тоже ежеминутно внушал, что без первых
четырех правил арифметики награбленную добычу разделить нельзя.
– Украл ты десять гусенков, двух письмоводителю квартального подарил, одного сам
съел – сколько в запасе осталось? – с укоризною спрашивал сокол.
Орел не мог разрешить и молчал, но зло против сокола накоплялось в его сердце с
каждым днем больше и больше.
Произошла натянутость отношений, которою поспешила воспользоваться интрига. Во
главе заговора явился коршун и увлек за собой кукушку. Последняя стала нашептывать
орлице: «Изведут они кормильца нашего, заучат!», а орлица начала орла дразнить: «Ученый!
ученый!», затем общими силами возбудили «дурные страсти» в ястребе.
И вот однажды на зорьке, едва орел глаза продрал, сова, по обыкновению, подкралась
сзади и зажужжала ему в уши: «Вв… зз… рррр…»
– Уйди, постылая! – кротко огрызнулся орел.
– Извольте, ваше степенство, повторить: бб… кк… мм…
– Второй раз говорю: уйди!
– Пп… хх… шш…

note_108
Зарядье – в XIX в. район московских трущоб, населенный мелкими ремесленниками и торговцами.