Page 119 - Война и мир 1 том

бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была
водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая
бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами
подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с
повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как
будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на
месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где-нибудь на родине в ожидании
спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых
людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого,
отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер,
перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали
гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал.
Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик,
говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у
своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от
наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и
неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в
том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть
лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом
месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь,
разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли
отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что-нибудь
редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и,
скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь-ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского
мушкатера-солдата, который с офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо говорил с
французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то за ним не поспевает.
Ну-ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить
по-французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и
прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого
фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не
проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским
гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал,
смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов
доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал
гренадер-француз.
Зрители и слушатели-французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [ вас заставят
плясать] ), – сказал Долохов.
– Qu'est-ce qu'il chante? [ Что он там поет?] – сказал один француз.