Page 134 - Война и мир 1 том

Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за
огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда-то в темноту краснеющуюся
головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что-то тяжелое на шинели, прошли мимо костра.
Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к
Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь
Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у
него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и
двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и
штаб-офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь
Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным
лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и
в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было
голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился
взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его,
наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о
подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау,
докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и,
пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и
думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого
сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было?
Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре
Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой,
разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно
отличился.
– Здесь-то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь,
вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от
пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но,
заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня,
приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков,
была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку-полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и
артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого-то
глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в
самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к
дежурному штаб-офицеру.