Page 173 - Война и мир 1 том

его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно
оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и
стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат,
проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая,
по-французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской,
уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду
объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция
водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались
солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно
выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не
государя-императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье
государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную
победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под
Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем
за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы
тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем
двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной
рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной
позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью,
видневшейся из-за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя-императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он
своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по
плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное
чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие
умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя.
Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего
торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие
Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены,
хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.

XI

На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб-медик Вилье несколько раз
был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось