Page 54 - Война и мир 1 том

Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую
персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая
красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с
образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней
службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле,
обложенном вверху снежно-белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными
подушками, укрытая до пояса ярко-зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру
величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос,
напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно-благородными крупными
морщинами на красивом красно-желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые,
большие руки его были выпростаны из-под одеяла и лежали на нем. В правую руку,
лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была
восковая свеча, которую, нагибаясь из-за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над
креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с
выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и
медленно-торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с
платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом,
ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя,
если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и
неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к
креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на
нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда
приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле
Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его
лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и
женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение,
сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна
Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает,
перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный
наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она
улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера,
опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не
могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за
колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом
сказали что-то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к
дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из-за спины
пальцем поманила к себе Лоррена. Француз-доктор, – стоявший без зажженной свечи,
прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что,
несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже
одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному,
взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и,
отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего-то выпить, зашевелились
около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время
этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из-за своей спинки стула и, с тем же
видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не
понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне
и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами.
От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за
другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания,
как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним