Page 49 - Война и мир 1 том

Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они
понимали оба.
Княжна, с своею несообразно-длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и
бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и,
вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и
преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий
объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне-то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [
Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё-таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень
серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то
на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не
показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не
такие, как всегда: то они смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку,
внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания
вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь
Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие
минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех
люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не
глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры
Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе
тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток,
надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо
указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли
она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал
его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с
злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама
знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо
прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог
завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав
говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить
Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше,
чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было
написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли
оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим
понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с
письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как
законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только
не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [ Но, моя дорогая Катишь, это ясно,