Page 96 - Война и мир 1 том

– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя
на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка
улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока
они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же
разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись
лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку-то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет
того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера-то
приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё
жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него
звук, быстро приближающегося… чего-то большого и чего-то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся
вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что
отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой
двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в
молодецки-накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в
припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных
белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и
лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы,
шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на
которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил
копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели
бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь-в-точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!…
Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо
саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к
Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться-то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то
сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал
Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в
нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова,
махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту
сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему
надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.