Page 126 - Война и мир 2 том

Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да,
сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и
вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо
графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. –
Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я
рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал
князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности
и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала
любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я
уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия
положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это-то я хотел сообщить вам, – сказал
князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в
спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и,
быстро крестясь, шептала что-то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось
Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей
дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она
остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она
себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь
Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее
говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем
говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз,
чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к
нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней
любви к ней. В душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и
таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх
перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки
связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее,
было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей,
продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка-ребенок (все так говорили обо мне)