Page 130 - Война и мир 2 том

нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной
благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть
только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю,
она была слишком ангельски-невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности
матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою
матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое
чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею
надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела
самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту
потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так
ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в
евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы
не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к
нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем
ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не
желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца
моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен.
Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он
не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми
государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я
совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с
Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести,
воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном
шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой
отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие
своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут,
вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о
поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о
Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная
жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже
писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем
году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым,
нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется,
что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически
очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он
предпринял эту поездку за-границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я
надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном
из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие
родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал
всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему
следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и
особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе
брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда-нибудь женился на ком бы
то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во-первых я знаю, что хотя он и редко
говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце,
чтобы когда-нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу.
Во-вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые
могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и
откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок.
Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом.
Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».