Page 129 - Война и мир 2 том

сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он
уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее,
очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной
нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после
продолжительной болезни.

XXV

Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после
отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все
вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как
будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно
мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка
и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни
заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. –
«Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно:
князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime,
он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над
собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее,
который, она всё-таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое
справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все
сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе –
в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за
человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или
несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его
давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что-то случилось, но он не
сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о
чем-то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг
другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург
своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда
девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти
своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную
милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой
друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от
отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять
человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в
жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к
Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и
другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой
невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу,
для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего
было умирать этому ангелу-Лизе, которая не только не сделала какого-нибудь зла человеку,
но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с
тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей