Page 19 - Война и мир 2 том

неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит
ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие
непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [ Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с
такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и
всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, –
крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она
услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных
глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира,
разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу,
подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию,
губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло
подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с
Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он
нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем
неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала
она.
– Mon pere, [ Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и
русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем
особенным выражением внутреннего и счастливо-спокойного взгляда, свойственного только
беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали
княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что-то счастливое и таинственное,
совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою
руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски-счастливо осталась
поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, –
сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла
поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о
колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала
приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не
понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она
ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего-то. Перед обедом в ее
комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно-неспокойным,
злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом
задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у
беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что-нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне
страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она