Page 20 - Война и мир 2 том

решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки
до ее разрешения, которое должно было быть на-днях. Княжна Марья и старый князь,
каждый по-своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он
решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию
розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в
своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ
жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем
делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую
минуту ждала известия о его возвращении.

VIII

– Ma bonne amie, [ Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19-го
марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех
не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного
известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему
настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об
общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie
pas fait du mal. [ Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар
Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала
княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших
тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых
Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage,
mon ange! [ Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский
страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [ Нет это
желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски-страдальчески,
капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из
комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [ Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно-спокойным
лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья,
испуганно-раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам
девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и
князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё
хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что-то тяжелое. Она
выглянула – официанты несли для чего-то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете
князя Андрея. На лицах несших людей было что-то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка
отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре.