Page 53 - Война и мир 3 том

совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим,
дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом,
которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула
и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели
буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою пре-
данность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом
году! Только что нажились кутейники да воры-грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только
разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и
только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем
еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем
за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось
также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем
и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сена-
тор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил
Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что
мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую
минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, кото-
рым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы
предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, внося-
щего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил
вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка
прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по-русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим
сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согла-
сен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon très honorable préopinant), [мой
многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaître; [которого
я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочув-
ствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем
помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недо-
волен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair
à canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер
говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью
моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны
спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько
у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее
всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон,
Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от
других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг
проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера: