Page 16 - Война и мир 4 том

ехать куда-нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад
и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он
встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать
указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание.
В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное.
Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил
в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая
из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в
церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже,
чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый
взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражав-
шаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть
не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он
презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой
печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал
неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я
не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между
двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и
которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он
был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он
не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись
ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно,
именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной
Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только
любил.
Мечтания о Соне имели в себе что-то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье
всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да,
это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего
я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с
Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего
не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная
путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого
ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но
надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался
сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках
молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И,
умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился.
Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими-то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя
положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почер-
кам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его
побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.