Page 44 - Война и мир 4 том

– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция,
составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было
написано, хотя и не по-немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.)] туда-то и туда-то, die zweite
Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.)] туда-то и туда-то» и т. д. И все эти колонны на
бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как
и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна
не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер
и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский
офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на
квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у
которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил
весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда-то, кто
говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде
Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал
опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что
Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три
хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные,
веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во-олузя-а-ах… во-олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка
заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с
тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему прика-
зания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого,
сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В
буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники.
Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том
числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с
красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы кра-
сивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне
виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал
Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу,
ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалер-
гардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить.
Посмотри, завтра каша какая будет!