Page 124 - Двенадцать стульев

— Слушай, Генриетта, — сказал он жене, — пора уже переносить мануфактуру к шурину.
— А что, разве придут? — спросила Генриетта Кислярская.
— Могут прийти. Раз в стране нет свободы торговля, то должен же я когда-нибудь сесть?
— Так что, уже приготовить белье? Несчастная моя жизнь! Вечно носить передачу. И
почему ты не пойдешь в советские служащие? Ведь шурин состоит членом профсоюза, и
— ничего! А этому обязательно нужно быть красным купцом!
Генриетта не знала, что судьба возвела ее мужа в председатели биржевого комитета.
Поэтому она была спокойна.
— Может быть, я не приду ночевать, — сказал Кислярский, — тогда ты завтра приходи с
передачей. Только, пожалуйста, не приноси вареников. Что мне за удовольствие есть
холодные вареники?
— Может быть, возьмешь с собой примус?

— Так тебе и разрешат держать в камере примус! Дай мне мою корзинку.
У Кислярского была специальная допровская корзина. Сделанная по особому заказу, она
была вполне универсальна. В развернутом виде она представляла кровать, в
полуразвернутом — столик; кроме того, она заменяла шкаф: в ней были полочки, крючки и
ящики. Жена положила в универсальную корзину холодный ужин и свежее белье.

— Можешь меня не провожать, — сказал опытный муж. — Если придет Рубене за
деньгами, скажи, что денег нет. До свиданья! Рубене может подождать.

И Кислярский степенно вышел на улицу, держа за ручку допровскую корзинку.
— Куда вы, гражданин Кислярский? — окликнул Полесов.

Он стоял у телеграфного столба и криками подбадривал рабочего связи, который, цепляясь
железными когтями за столб, подбирался к изоляторам.
— Иду сознаваться, — ответил Кислярский.

— В чем?

— В мече и орале.
Виктор Михайлович лишился языка. А Кислярский, выставив вперед свой яйцевидный
животик, опоясанный широким дачным поясом с накладным карманчиком для часов,
неторопливо пошел в губпрокуратуру.
Виктор Михайлович захлопал крыльями и улетел к Дядьеву.

— Кислярский-провокатор! — закричал брандмейстер. — Только что пошел доносить. Его
еще видно.

— Как? И корзинка при нем? — ужаснулся старгородский губернатор.
— При нем.

Дядьев поцеловал жену, крикнул, что если придет Рубене, денег ему не давать, и стремглав
выбежал на улицу. Виктор Михайлович завертелся, застонал, словно курица, снесшая яйцо,
и побежал к Владе с Никешей.

Между тем гражданин Кислярский, медленно прогуливаясь, приближался к
губпрокуратуре. По дороге он встретил Рубенса и долго с ним говорил.

— А как же деньги? — спросил Рубене.
— За деньгами придете к жене.

— А почему вы с корзинкой? — подозрительно осведомился Рубене.
— Иду в баню.