Page 125 - Двенадцать стульев

— Ну, желаю вам легкого пара. Потом Кислярский зашел в кондитерскую ССПО, бывшую
«Бонбон де Варсови», выкушал стакан кофе и съел слоеный пирожок. Пора было идти
каяться. Председатель биржевого комитета вступил в приемную губпрокуратуры. Там было
пусто. Кислярский подошел к двери, на которой было написано: «Губернский прокурор», и
вежливо постучал.
— Можно! — ответил хорошо знакомый Кислярскому голос.

Кислярский вошел и в изумлении остановился. Его яйцевидный животик сразу же опал и
сморщился, как финик. То, что он увидел, было полной для него неожиданностью.

Письменный стол, за которым сидел прокурор, окружали члены могучей организации
«Меча и орала». Судя по их жестам и плаксивым голосам, они сознавались во всем.

— Вот он, — воскликнул Дядьев, — самый главный октябрист!
— Во-первых, — сказал Кислярский, ставя на пол допровскую корзинку и приближаясь к
столу, — вопервых, я не октябрист, затем я всегда сочувствовал советской власти, а в-
третьих, главный это не я, а товарищ Чарушников, адрес которого...
— Красноармейская! — закричал Дядьев.

— Номер три! — хором сообщили Владя и Никеша.
— Во двор и налево, — добавил Виктор Михайлович, — я могу показать.
Через двадцать минут привезли Чарушникова, который прежде всего заявил, что никого из
присутствующих в кабинете никогда в жизни не видел. Вслед за этим, не сделав никакого
перерыва, Чарушников донес на Елену Станиславовну.
Только в камере, переменив белье и растянувшись на допровской корзинке, председатель
биржевого комитета почувствовал себя легко и спокойно.
Мадам Грицацуева-Бендер за время кризиса успела запастись пищевыми продуктами и
товарами для своей лавчонки по меньшей мере на четыре месяца. Успокоившись, она
снова загрустила о молодом супруге, томящемся на заседаниях Малого Совнаркома. Визит
к гадалке не внес успокоения.

Елена Станиславовна, встревоженная исчезновением всего старгородского ареопага,
метала карты с возмутительной небрежностью. Карты возвещали то конец мира, то
прибавку к жалованью, то свидание с мужем в казенном доме в присутствии
недоброжелателя — пикового короля.
Да и самое гадание кончилось как-то странно. Пришли агенты — пиковые короли — и
увели прорицательницу в казенный дом, к прокурору.

Оставшись наедине с попугаем, вдовица в смятении собралась было уходить, как вдруг
попугай ударил клювом в клетку и первый раз в жизни заговорил человечьим голосом.

— Дожились! — сказал он сардонически, накрыл голову крылом и выдернул из подмышки
перышко.

Мадам Грицацуева-Бендер в страхе кинулась к дверям.
Вдогонку ей полилась горячая, сбивчивая речь. Древняя птица была так поражена визитом
агентов и уводом хозяйки в казенный дом, что начала выкрикивать все знакомые ей слова.
Наибольшее место в ее репертуаре занимал Виктор Михайлович Полесов.
— При наличии отсутствия, — раздраженно сказала птица.
И, повернувшись на жердочке вниз головой, подмигнула глазом застывшей у двери вдове,
как бы говоря: «Ну, как вам это понравится, вдовица?»

— Мать моя! — простонала Грицацуева.
— В каком полку служили? — спросил попугай голосом Бендера. — Кра-р-р-р-рах...
Европа нам поможет.

После бегства вдовы попугай оправил на себе манишку и сказал те слова, которые у него
безуспешно пытались вырвать люди в течение тридцати лет: