Page 49 - Двенадцать стульев

Десять стульев в Москву, в музей мебельного мастерства, согласно циркулярного письма
Наркомпроса... Вазы китайские, маркированные...
— Хвалю, — сказал Остап ликуя, — это конгениально! Хорошо бы и на ордера посмотреть.

— Сейчас, сейчас и до ордеров доберемся. На № 48 238, литера В.
Архивариус подошел к шкафу и, поднявшись на цыпочки, достал нужную пачку.

— Вот-с. Вся вашего батюшки мебель тут. Вам все ордера?
— Куда мне все... Так... Воспоминания детствагостиный гарнитур... Помню, игрывал я в
гостиной на ковре хоросан, глядя на гобелен «Пастушка»... Хорошее было время, золотое
детство!. Так вот гостиным гарнитуром мы, папаша, и ограничимся.
Архивариус с любовью стал расправлять пачку зеленых корешков и принялся разыскивать
там требуемые ордера. Коробейников отобрал пять штук. Один ордер на десять стульев,
два — по одному стулу, один — на круглый стол и один — на гобелен «Пастушка».

— Изволите ли видеть. Все в порядке. Где что стоит — все известно. На корешках все
адреса прописаны и собственноручная подпись получателя. Так что никто, в случае чего,
не отопрется. Может быть, хотите генеральши Поповой гарнитур? Очень хороший. Тоже
гамбсовская работа.

Но Остап, движимый любовью исключительно к родителям, схватил ордера, засунул их на
самое дно бокового кармана, а от генералыпиного гарнитура отказался.
— Можно расписочку писать? — осведомился архивариус, ловко выгибаясь.

— Можно, — любезно сказал Бендер, — пишите, борец за идею.
— Так я уж напишу.

— Кройте!
Перешли в первую комнату. Коробейников каллиграфическим почерком написал расписку
и, улыбаясь, передал ее гостю. Главный концессионер необыкновенно учтиво принял
бумажку двумя пальцами правой руки и положил ее в тот же карман, где уже лежали
драгоценные ордера.
— Ну, пока, — сказал он, сощурясь, — я вас, кажется, сильно обеспокоил. Не смею больше
обременять своим присутствием. Вашу руку, правитель канцелярии.

Ошеломленный архивариус вяло пожал поданную ему руку.
— Пока, — повторил Остап. Он двинулся к выходу.

Коробейников ничего не понял. Он даже посмотрел на стол, не оставил ли гость денег там,
но и на столе денег не было. Тогда архивариус очень тихо спросил:

— А деньги?
— Какие деньги? — сказал Остап, открывая дверь. — Вы, кажется, спросили про какие-то
деньги?
— Да, как же! За мебель! За ордера!

— Голуба, — пропел Остап, — ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но
нету, забыл взять с текущего счета.
Старик задрожал и вытянул вперед хилую свою лапку, желая задержать ночного
посетителя.
— Тише, дурак, — сказал Остап грозно, — говорят тебе русским языком — завтра, значит
завтра. Ну, пока! Пишите письма!..
Дверь с треском захлопнулась. Коробейников снова открыл ее и выбежал на улицу, но
Остапа уже не было. Он быстро шел мимо моста. Проезжавший через виадук локомотив
осветил его своими огнями и завалил дымом.
— Лед тронулся! — закричал Остап машинисту. — Лед тронулся, господа присяжные