Page 50 - Двенадцать стульев

заседатели!

Машинист не расслышал, махнул рукой, колеса машины сильнее задергали стальные локти
кривошипов, и паровоз умчался.

Коробейников постоял на ледяном ветерке минуты две и, мерзко сквернословя, вернулся в
свой домишко.

Невыносимая горечь охватила его. Он стал посреди комнаты и в ярости принялся пинать
ногою стол. Подпрыгивала пепельница, сделанная на манер калоши с красной надписью
«Треугольник», и стакан чокнулся с графином.
Еще никогда Варфоломей Коробейников не был так подло обманут. Он мог обмануть кого
угодно, но здесь его надули с такой гениальной простотой, что он долго еще стоял, колотя
по толстым ложкам обеденного стола.
Коробейникова на Гусище звали Варфоломеичем. Обращались к нему только в случае
крайней нужды. Варфоломеич брал в залог вещи п назначал людоедские проценты. Он
занимался этим уже несколько лет и еще ни разу не попался. А теперь он прогорал па
лучшем своем коммерческом предприятии, от которого ждал больших барышей и
обеспеченной старости.
— Шутки?! — крикнул он, вспоминая о погибших ордерах. — Теперь деньги только вперед,
И как же это я так оплошал? Своими руками отдал ореховый гостиный гарнитур!.. Одному
гобелену «Пастушка» цены нет! Ручная работа!..
Звонок «прошу крутить» давно уже вертела чья-то сеуверенная рука, и не успел
Варфоломеич вспомнить, что входная дверь осталась открытой, как в передней раздался
тяжкий грохот и голос человека, запутавшегося в лабиринте шкафов, воззвал:

— Куда здесь войти?
Варфоломеич вышел в переднюю, потянул к себе чье-то пальто (на ощупь — драп) и ввел в
столовую отца Федора.

— Великодушно извините, — сказал отец Федор. Через десять минут обоюдных недомолвок
и хитростей выяснилось, что гражданин Коробейников действительно имеет кое-какие
сведения о мебели Воробьянинова, а отец Федор не отказывается за эти сведения уплатить.
Кроме того, к живейшему удовольствию архивариуса, посетитель оказался родным братом
бывшего предводителя и страстно желал сохранить о нем память, приобретя ореховый
гостиный гарнитур. С этим гарнитуром у брата Воробьянинова были связаны наиболее
теплые воспоминания отрочества.
Варфоломеич запросил сто рублей. Память брата посетитель расценивал значительно ниже,
рублей в тридцать. Согласились на пятидесяти.
— Деньги бы я попросил вперед, — заявил архивариус, — это мое правило.

— А это ничего, что я золотыми десятками? — заторопился отец Федор, разрывая
подкладку пиджака.

— По курсу приму. По девять с половиной. Сегодняшний курс.
Востриков вытряс из колбаски пять желтяков, досыпал к ним два с полтиной серебром и
пододвинул всю горку архивариусу. Варфоломеич два раза пересчитал монеты, сгреб их в
руку, попросил гостя минуточку повременить и пошел за ордерами. В тайной своей
канцелярии Варфоломеич не стал долго размышлять, раскрыл алфавит — зеркало жизни
на букву П, быстро нашел требуемый номер и взял с полки пачку ордеров генеральши
Поповой. Распотрошив пачку, Варфоломеич выбрал из нее одни ордер, выданный т.
Бруксу, проживающему по Виноградной, 34, на двенадцать ореховых стульев фабрики
Гамбса. Дивясь своей сметке и умению изворачиваться, архивариус усмехнулся и отнес
ордера покупателю.
— Все в одном месте? — воскликнул покупатель.

— Один к одному. Все там стоят. Гарнитур замечательный. Пальчики оближете.
Впрочем, что вам объяснять! Вы сами знаете!