Page 55 - Двенадцать стульев

Васькой. Петербург встретил героя цветами и шампанским. Граф Алексей снова
погрузился в беспечную пучину наслаждений, как это говорится в великосветских
романах. О нем продолжали говорить с удвоенным восхищением, женщины травились из-
за него, мужчины зазавидовали. Ка запятках графской кареты, пролетавшей по
Миллионной, неизменно стоял абиссинец, вызывая своей чернотой и тонким станом
изумление прохожих.

И внезапно все кончилось. Граф Алексей Буланов исчез. Княгиня Белорусско- Балтийская,
последняя пассия графа, была безутешна. Исчезновение графа наделало много шуму.
Газеты были полны догадками. Сыщики сбились с ног. Но все было тщетно. Следы графа не
находились.
Когда шум уже затихал, из Аверкиевой пустыни пришло письмо, все объяснившее.
Блестящий граф, герой аристократического Петербурга, Валтасар XIX века, принял схиму.
Передавали ужасающие подробности, Говорили, что граф-монах носит вериги в несколько
пудов, что он, привыкший к тонкой французской кухне, питается теперь только
картофельной шелухой. Поднялся вихрь предположений. Говорили, что графу было
видение умершей матери. Женщины плакали. У подъезда княгини Белорусско- Балтийской
стояли вереницы карет. Княгиня с мужем принимали соболезнования. Рождались новые
слухи. Ждали графа назад. Говорили, что это временное помешательство на религиозной
почве. Утверждали, что граф бежал от долгов. Передавали, что виною всему — несчастный
роман.

А на самом деле гусар пошел в монахи, чтобы постичь жизнь. Назад он не вернулся. Мало-
помалу о нем забыли. Княгиня Балтийская познакомилась с итальянским певцом, а
абиссинец Васька уехал па родину.
В обители граф Алексей Буланов, принявший имя Евпла, изнурял себя великими
подвигами. Он действительно носил вериги, но ему показалось, что этого недостаточно для
познания жизни. Тогда он изобрел для себя особую монашескую форму: клобук с отвесным
козырьком, закрывающим лицо, и рясу, связывающую движения. С благословения игумена
он стал носить эту форму. Но и этого показалось ему мало, Обуянный гордыней, он
удалился в лесную землянку и стал жить в дубовом гробу.

Подвиг схимника Евпла наполнил удивлением обитель. Он ел только сухари, запас которых
ему возобновляли раз в три месяца.
Так прошло двадцать лет. Евпл считал свою жизнь мудрой, правильной и единственно
верной. Жить ему стало необыкновенно легко, и мысли его были хрустальными. Он постиг
жизнь и понял, что иначе жить нельзя.
Однажды он с удивлением заметил, что на том месте, где он в продолжение двадцати лет
привык находить сухари, ничего не было. Он не ел четыре дня. На пятый день пришел
неизвестный ему старик в лаптях и сказал, что монахов выселили большевики и устроили в
обители совхоз. Оставив немного сухарей, старик, плача, ушел. Схимник не понял старика.
Светлый и тихий, он лежал в гробу и радовался познанию жизни. Старик крестьянин
продолжал носить сухари.

Так прошло еще несколько никем не потревоженных лет.
Однажды только дверь землянки растворилась, и несколько человек, согнувшись, вошли в
нее. Они подошли к гробу и принялись молча рассматривать старца. Это были рослые люди
в сапогах со шпорами, в огромных галифе и с маузерами в деревянных полированных
ящиках. Старец лежал в гробу, вытянув руки, и смотрел на пришельцев лучезарным
взглядом. Длинная и легкая седая борода закрывала половину гроба. Незнакомцы
зазвенели шпорами, пожали плечами и удалились, бережно прикрыв за собою дверь.
Время шло. Жизнь раскрылась перед схимником во всей своей полноте и сладости. В ночь,
наступившую за тем днем, когда схимник окончательно понял, что все в его познании
светло, он неожиданно проснулся. Это его удивило. Он никогда не просыпался ночью.
Размышляя о том, что его разбудило, он снова заснул и сейчас же опять проснулся,
чувствуя сильное жжение в спине. Постигая причину этого жжения) он старался заснуть,
но не мог. Что-то мешало ему. Он не спал до утра. В следующую ночь его снова кто-то
разбудил. Он поворочался до утра, тихо стеная и незаметно для самого себя почесывая
руки. Днем, поднявшись, он случайно заглянул в гроб. Тогда он понял все: по углам его
мрачной постели быстро перебегали вишневые клопы. Схимнику сделалось противно.