Page 56 - Двенадцать стульев

В этот же день пришел старик с сухарями. И вот подвижник, молчавший двадцать пять
лет, заговорил. Он попросил принести ему немножко керосину. Услышав речь великого
молчальника, крестьянин опешил. Однако, стыдясь и пряча бутылочку, он принес керосин.
Как только старик ушел, отшельник дрожащей рукой смазал все швы и пазы гроба.
Впервые за три дня Евпл заснул спокойно. Его ничто не потревожило. Смазывал он
керосином гроб и в следующие дни. Но через два месяца понял, что керосином вывести
клопов нельзя. По ночам он быстро переворачивался и громко молился, но молитвы
помогали еще меньше керосина.
Прошло полгода в невыразимых мучениях, прежде чем отшельник обратился к старику
снова. Вторая просьба еще больше поразила старика. Схимник просил привезти ему из
города порошок «Арагац» против клопов. Но и «Арагац» не помог. Клопы размножались
необыкновенно быстро. Могучее здоровье схимника, которого не могло сломить
двадцатипятилетнее постничество, заметно ухудшалось. Началась темная, отчаянная
жизнь. Гроб стал казаться схимнику Евплу омерзительным и неудобным. Ночью, по совету
крестьянина, он жег клопов лучиной. Клопы умирали, но не сдавались.

Было испробовано последнее средство: продукты бр. Глик-розовая жидкость с запахом
отравленного персика под названием «Клопин». Но и это не помогло. Положение
ухудшалось. Через два года от начала великой борьбы отшельник случайно заметил, что
совершенно перестал думать о смысле жизни, потому что круглые сутки занимался травлей
клопов.

Тогда он понял, что ошибся. Жизнь так же, как и двадцать пять лет назад, была темна и
загадочна. Уйти от мирской тревоги не удалось. Жить телом на земле, а душой на небесах
оказалось невозможным.
Тогда старец встал и проворно вышел из землянки. Он стоял среди темного зеленого леса.
Была ранняя, сухая осень. У самой землянки выперлось из-под земли целое семейство
белых грибов-толстобрюшек. Неведомая птаха сидела на ветке и пела соло. Послышался
шум проходящего поезда. Земля задрожала, Жизнь была прекрасна. Старец, не
оглядываясь, пошел вперед.
Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства.

Рассказав Ипполиту Матвеевичу эту в высшей степени поучительную историю, Остап
почистил рукавом пиджака свои малиновые башмаки, сыграл на губах туш и удалился.
Под утро он ввалился в номер, разулся, поставил малиновую обувь на ночной столик и стал
поглаживать глянцевитую кожу, с нежной страстью приговаривая:
— Мои маленькие друзья.

— Где вы были? — спросил Ипполит Матвеевич спросонья.
— У вдовы, — глухо ответил Остап.

-Ну?
Ипполит Матвеевич оперся на локоть.

— И вы женитесь на ней?
Глаза Остапа заискрились.
— Теперь я уже должен жениться, как честный человек.
Ипполит Матвеевич сконфуженно хрюкнул.

— Знойная женщина, — сказал Остап, — мечта поэта. Провинциальная
непосредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на
местах — еще встречаются.
— Когда же свадьба?

— Послезавтра. Завтра нельзя: Первое мая — все закрыто.
— Как же будет с нашим делом? Вы женитесь... А нам, может быть, придется ехать в