Page 59 - Двенадцать стульев

Лицо Гаврилина было похоже на гладко обструганную репу. Глаза хитрили.
Месяца через два Гаврилин вызвал к себе инженера и серьезно сказал ему:
— У меня тут планчик наметился. Мне одно ясно, что денег нет, а трамвай не ешак — его
за трешку не купишь. Тут материальную базу подводить надо. Практическое разрешение
какое? Акционерное общество! А еще какое? Заем! Под проценты. Трамвай через сколько
лет должен окупиться?
— Со дня пуска в эксплуатацию трех линий первой очереди — через шесть лет.

— Ну, будем считать через десять. Теперь — акционерное общество. Кто войдет?
Пищетрест, Маслоцентр. Канатчикам трамвай нужен? Нужен! Мы до вокзала грузовые
вагоны отправлять будем. Значит, канатчики! НКПС, может быть, даст немного. Ну,
губисполком даст. Это уж обязательно. А раз начнем — Госбанк и Комбанк дадут ссуду. Вот
такой мой планчик. В пятницу на президиуме губисполкома разговор будет. Если решимся
— за вами остановка.
Треухов до поздней ночи взволнованно стирал белье и объяснял жене преимущества
трамвайного транспорта перед гужевым.

В пятницу вопрос решился благоприятно. И начались муки. Акционерное общество
сколачивали с великой натугой. НКПС то вступал, то не вступал в число акционеров.
Пищетрест всячески старался вместо 15 % акций получить только десять. Наконец, весь
пакет акций был распределен, хотя и не обошлось без столкновений. Гаврилина за нажим
вызвали в ГубКК. Впрочем, все обошлось благополучно. Оставалось начать.

— Ну, товарищ Треухов, — сказал Гаврилин, — начинай. Чувствуешь, что можешь
построить? То-то. Это тебе не ешака купить.

Треухов утонул в работе. Пришла пора великого дела, о котором он мечтал долгие годы.
Писались сметы, составлялся план постройки, делали заказы. Трудности возникали там, где
их меньше всего ожидали. В городе не оказалось специалистов-бетонщиков, и их пришлось
выписать из Ленинграда. Гаврилин торопил, но заводы обещались дать машины только
через полтора года. А нужны они были, самое позднее, через год. Подействовала только
угроза заказать машины за границей. Потом пошли неприятности помельче. То нельзя было
найти фасонного железа нужных размеров, то вместо пропитанных шпал предлагали
непропитанные. Наконец, дали то, что нужно, но Треухов, поехавший сам на
шпалопропиточный завод, забраковал 60 % шпал. В чугунных частях были раковины. Лес
был сырой. Рельсы были хороши, но они стали прибывать с опозданием на месяц. Гаврилин
часто приезжал в старом простуженном «фиате» на постройку станции. Здесь между ним и
Треуховым вспыхивали перебранки.

Покуда строились и монтировались трамвайная станция и депо, старгородцы только
отпускали шуточки.

В «Старгородской правде» трамвайным вопросом занялся известный всему городу
фельетонист Принц Датский, писавший теперь под псевдонимом «Маховик». Не меньше
трех раз в неделю Маховик разражался большим бытовым очерком о ходе постройки.
Третья полоса газеты, изобиловавшая заметками под скептическими заголовками: «Мало
пахнет клубом», «По слабым точкам», «Осмотры нужны, но при чем тут блеск и длинные
хвосты», «Хорошо и... плохо», «Чему мы рады и чему нет», «Подкрутить вредителей
просвещения» и «С бумажным морем пора покончить» — стала дарить читателей
солнечным» и бодрыми заголовками очерков Маховика: «Как строим, как живем», «Гигант
скоро заработает», «Скромный строитель» и далее, в том же духе.
Треухов с дрожью разворачивал газету и, чувствуя отвращение к братьям-писателям,
читал о своей особе бодрые строки: ...Подымаюсь по стропилам.

Ветер шумит в уши.

Наверху — он, этот невзрачный строитель нашей мощной трамвайной станции, этот
худенький с виду, курносый человек, в затрапезной фуражке с молоточками.

Вспоминаю: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн».