Page 146 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год
P. 146

Такие кулацкие армии были страшны. Они появлялись неожиданно из степного марева,
                налетали в тучах пыли на цепи и пулеметы красных. Здесь дрались свои: брат на брата,
                отец на сына, кум на кума, – значит, без страха и беспощадно. Разбив красных, конница
                вооружалась пулеметами и винтовками, но кос не бросала.

                Ни летописей, ни военных архивов не осталось от этой великой крестьянской войны в
                самарских степях, где еще помнились походы Емельяна Пугачева. Разве только в
                престольный праздник поспорят за ведром вина отец с сыном о былых боях, упрекая
                друг друга в стратегических ошибках.
                – Помнишь, Яшка, – скажет отец, – начали вы в нас садить под Колдыбанью из орудия?
                Непременно, думаю, это мой Яшка, сукин сын… Вот ведь вовремя уши ему не оборвал…
                А здорово мы вас пуганули… Хорошо, ты мне тогда не попался…
                – Хвастай, хвастай! А взяла наша…

                – Ничего, придет случай – опять разойдемся.
                – Что ж, и разойдемся… Как ты был кулак, так при своей кровавой точке зрения и
                остался.
                – Выпьем, сынок!

                – Выпьем, батя!



                Пароход подошел к левому берегу. Бросили трап, и на борт поднялся командир
                пугачевского отряда Захаркин. Человек с крючковатым носом, как у орла-стервятника.
                Он был до того силен и кряжист, что сходни затрещали под ним. Выгоревший френч его
                лопнул под мышками, по высоким сапогам била кривая сабля. Его старшие братья,
                крестьяне Утевской волости, командовали уже дивизиями.

                За ним поднялось шестеро партизан – командный состав, – одетые живописно и
                необыкновенно: выцветшие, в дегтю и пыли, рубахи, расстегнутые вороты, у кого
                валенки со шпорами, у кого – лапти; пулеметные ленты, гранаты за поясом, германские
                плоские штыки, обрезы.
                Захаркин и Хведин встретились на капитанском мостике, пожали руки – один крепче
                другого. Угостились папиросами. Хведин кратко объяснил военную обстановку. Захаркин
                сказал:

                – Я знаю, кто в Хвалынске воду мутит, – Кукушкин, председатель земской управы…. Мне
                бы эту сволочь живым взять.

                – Насчет пушки, – сказал Хведин, – как у вас – в исправности?
                – Стреляет, но прямой наводкой, без прицела, целимся через дуло. Зато бьет, проклятая:
                ахнешь – колокольня или водокачка вдребезги!
                – Хорошо. А насчет десанта и обходного движения как думаете, товарищ Захаркин?

                – Конницу перекинем на тот берег. Пароходишко может свезти сотню бойцов?
                – Шутя – в два рейса.

                – Ну, тогда говорить не о чем. Смеркнется – перекинем конный десант повыше города.
                Пушку поставим на пароход. А на зорьке атакуем.

                Хведин поручил Ивану Ильичу командовать стрелковым десантом, который назначался к
                удару – в лоб по пристаням. В сумерки пароход осторожно, без огней, пошел по боковому
                рукаву Волги вдоль острова. В тишине слышался только голос матроса, промеряющего
                глубину.
                Вслед за пароходом ушли по берегу и пугачевцы. Хвалынским было роздано оружие, они
                лежали на песке. Телегин ходил у самой воды, посматривая, чтобы не курили, не
                зажигали огня. Чуть слышно плескалась река о песок. Пахло болотными цветами.
   141   142   143   144   145   146   147   148   149   150   151