Page 149 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год
P. 149
В капитанской каюте сели играть в носы. Хведин горячился, подваливал, нагнал до
трехсот носов, от избытка горячности едва было не сплутовал, но Иван Ильич глядел
зорко: «Нет, брат, не с дураками играешь». И выиграл. Усевшись удобно на табуретке,
Телегин начал бить засаленными картами. У Хведина нос сразу стал как свекла.
– Ты где это учился?
– В плену у немцев учился, – сказал Телегин. – Морду не отворачивай. Двести девяносто
семь.
– Ты смотри… Без оттяжки бей… А то я – из шпалера…
– Врешь, последние три полагается с оттяжкой.
– Ну, бей, подлец…
Но Телегин не успел ударить. В каюту вошел капитан. Челюсть у него прыгала…
Фуражку держал в руке. По серой лысине текли капли пота.
– Как хотите, господа товарищи, – сказал он отчаянно, – я готов на все… Но, как хотите,
дальше не поведу… Ведь на верную же смерть…
Бросив карты, Хведин и Телегин вышли на палубу. С левого борта впереди ярко горели,
как звезды, электрические огни Сызрани. Огромный теплоход, весь ярко освещенный,
медленно двигался вдоль берега: простым глазом можно было рассмотреть на корме
огромный белый андреевский флаг, внушительные очертания пушек, прогуливающиеся
по палубе фигуры офицеров…
– Не могу вертаться, товарищи. Хоть тут что, а надо пройти, – зашептал Хведин. – Нам
проскочить бы до Батраков, там ошвартуемся, выгрузимся…
Он приказал всей команде сесть в трюм, быть готовой к бою. На мачте подняли
трехцветный флаг. Зажгли отличительные огни. С теплохода заметили наконец буксир.
Короткими свистками приказали замедлить ход. Голос в рупор пробасил оттуда:
– Чье судно? Куда идете?
– Буксир «Купец Калашников». Идем в Самару, – ответил Хведин.
– Почему поздно зажгли огни?
– Боимся большевиков. – Хведин опустил рупор и – вполголоса Телегину: – Эх, мину бы
сейчас… Писал я им в Астрахань – вышлите мины… Разини советские…
После молчания с теплохода ответили:
– Идите по назначению.
Капитан дрожащей рукой надел фуражку. Хведин, скалясь, щурясь, глядел на огни
теплохода. Плюнул, пошел в каюту. Там, закуривая, ломал спички.
– Иди, что ли, добивай, черт! – крикнул он Телегину.
Через час Сызрань осталась позади. Близ Батраков Телегина спустили в шлюпку. На
станции Батраки он сел в двенадцатичасовой поезд и в пять пополудни шел с самарского
вокзала на квартиру доктора Булавина. На нем снова был помятый и порванный френч с
подполковничьими погонами. Похлопывая по голенищу палочкой, той самой, которой
под Хвалынском ночью поднимал партизан, он с живейшим любопытством, как давно
невиданное, прочитывал по пути театральные афиши, воззвания, объявления, – все они
были на двух языках – русском, с буквой ять, и чешском…
Поднявшись с бокалом лимонада, Дмитрий Степанович Булавин вытащил из-за жилета
салфетку, пожевал для достоинства губами и голосом значительным и глубоким,
приобретенным за последнее время на посту товарища министра, начал речь:
