Page 148 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

резануло пулями.
– Не дожидайся причала, прыгай! – кричал Хведин. – Ура, ребята!

Заскрипел, затрещал борт конторки. Телегин выскочил первым, обернулся к ползущим
через борта хвалынцам:

– За мной! Ура!
И побежал по сходням на берег. За ним заорала толпа. Стреляли, бежали, спотыкались.
Берег был пуст. Как будто в садовые заросли метнулось несколько фигур. Кое-где
стреляли с крыш. И уже совсем далеко, на холмах, застучал с перебоями, замолк и еще
раза два стукнул пулемет. Противник не принимал боя.

Телегин очутился на какой-то неровной площади. Едва переводя дыхание, оглядывался,
собирал людей. Подошвы босых ног горели, – должно быть, ссадил их о камни. Пахло
пылью. Деревянные дома стояли с закрытыми ставнями. Не шевелились даже листы на
сирени и на акации. В угловом двухэтажном доме, с провинциальной башенкой, на
балконе висели на веревке четыре пары подштанников. Телегин подумал: «Это сопрут».
Город, казалось, крепко спал, и бой, беготня, крики – только приснились.
Телегин спросил, где почтамт, телеграф, водокачка, и послал туда отряды по десяти
человек. Бойцы пошли, все еще ощетиненные, отскакивая, вскидывая на каждый шорох
винтовку. Противника нигде не обнаружилось. Уже начали запевать скворцы, и с крыш
снимались голуби.

Телегин с отрядом занял совдеп, каменное здание с облупленными колоннами. Здесь
двери были настежь, в вестибюле валялось оружие. Телегин вышел на балкон. Под ним
лежали пышные сады, давно не крашенные крыши, пыльные пустые улочки.
Провинциальная тишина. И вдруг вдалеке раздался набат: тревожный, частый, гулкий
голос колокола полетел над городом. Там, откуда несся медный крик о помощи, началась
частая стрельба, взрывы ручных гранат, крики, тяжелый конский топот и вой. Это
десант Захаркина преградил дорогу отступающему в горы противнику. Затем по
переулку, цокая подковами, проскакали всадники. И снова все затихло.

Иван Ильич не спеша пошел вниз, к пароходу, доложить, что город занят. Хведин,
выслушав рапорт, сказал:

– Советская власть восстановлена. Делать нам больше здесь нечего. Поплыли дальше. –
Старичка капитана, едва живого от страха, он братски похлопал по спине: – Дождался,
понюхал пороху. Так-то, брат… Передаю командование, становись на вахту.

Под стук машины, журчание воды Телегин проспал до вечера. Над рекой разлился закат
прозрачно-мглистым заревом. На корме негромко пели – с подголосками, уносившимися
в эти пустынные просторы. Напрасная красота вечерней зари ложилась на берега, на
реку, лилась в глаза, в душу.
– Эй, братишки, что приуныли? Уж петь, так веселую! – крикнул Хведин. Он тоже
выспался, выпил чарку спирту и теперь похаживал по верхней палубе, подтягивая
штаны. – Сызрань бы нам еще взять! Как, товарищ Телегин? Вот бы отчубучить…

Он скалил белые зубы, похохатывал. Плевать ему было на все опасности, на печаль
заволжских закатов, на смертную пулю, которая где-нибудь поджидает его, – в бою ли
или из-за угла… Жадность к жизни, горячая сила так и закипали в нем. Палуба трещала
под его голыми пятками.
– Подожди, дай срок, и Сызрань и Самару возьмем, наша будет Волга…

Заря подергивалась пеплом. Пароход бежал без огней. Вечер покрыл берега, они
расплылись. Хведин, не зная, куда девать силу, предложил Ивану Ильичу сыграть в
картишки:

– Ну, не хочешь на деньги, давай в носы… Только бить, так уж бить.