Page 157 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

– Господи, как это ужасно!
Но Иван Ильич понял ее слова по-иному: действительно, ужасно было ворваться к Даше
с этими штуками. Он торопливо сунул револьвер и гранатку в карманы. Тогда Даша
схватила его за руку: «Идем», – и увлекла в темный коридорчик, а из него – в узкую
комнатку, где на стуле горела свеча. Комната была голая, только на гвозде висела
Дашина юбка, да у стены – железная кровать со смятыми простынями.
– Ты одна здесь? – шепотом спросил Телегин. – Я прочел твое письмо.

Он оглядывался, губы, растянутые в улыбку, дрожали. Даша, не отвечая, тащила его к
раскрытому окну.

– Беги, да беги же, с ума сошел!..
Из окна неясно был виден двор, тени и крыши сбегающих к реке построек, внизу – огни
пристаней. С Волги дул влажный ветерок, остро пахнущий дождем… Даша стояла, вся
касаясь Ивана Ильича, подняв испуганное лицо, полуоткрыв рот…

– Прости меня, прости, беги, не медли, Иван, – пробормотала она, глядя ему в зрачки.
Как ему было оторваться? Сомкнулся долгий круг разлуки. Избежал тысячи смертей, и
вот глядит в единственное лицо. Он нагнулся и поцеловал ее.
Холодные губы ее не ответили, только затрепетали:
– Я тебе не изменила… Даю честное слово… Мы встретимся, когда будет лучше… Но –
беги, беги, умоляю…
Никогда, даже в блаженные дни в Крыму, он не любил ее так сильно. Он сдерживал
слезы, глядя на ее лицо.
– Даша, пойдем со мной… Ты понимаешь. Я буду ждать тебя за рекой, – завтра ночью…

Она затрясла головой, отчаянно простонала:
– Нет… Не хочу.

– Не хочешь?
– Не могу.

– Хорошо, – сказал он, – в таком случае я остаюсь. – Он отодвинулся к стене…
Даша ахнула, всхлипнула… И вдруг остервенело накинулась, схватила за руки, опять
потащила к окну. На дворе скрипнула калитка, осторожно хрустнул песок, Даша в
отчаянии прижалась теплой головой к рукам Ивана Ильича…

– Я прочел твое письмо, – опять сказал он. – Я все понял.
Тогда она на секунду бросила тащить его, обхватила за шею, прильнула к лицу всем
лицом:

– Они уже на дворе… Они тебя убьют, убьют…

От света свечи золотились ее рассыпавшиеся волосы. Она казалась Ивану Ильичу
девочкой, ребенком, – совсем такой, как тогда ночью, когда он, раненый, лежал в
пшенице и, сжимая в кулаке кусочек земли, думал об ее непокорном и беспокойном,
таком хрупком сердце.
– Почему не хочешь уйти со мной, Даша? Тебя здесь замучают. Ты видишь, что здесь за
люди… Лучше – все бедствия, но я буду с тобой… Дитя мое… Все равно ты со мной в
жизни и смерти, как мое сердце со мной, так и ты.

Он сказал это тихо и быстро из темного угла. Даша закинула голову, не выпуская его
рук, – у нее брызнули слезы…