Page 3 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Василий Рублев, все еще кашляя, застегивал пальтишко. Не подавая руки, глядел
недобро на Ивана Ильича Телегина.

– Ну? Что надо?
– Да рад, что встретил…

– Эти черти, дуболомы, – сказал Рублев, глядя на неясные за снегопадом очертания
вокзала, где стояли кучками у сваленного барахла все те же, заеденные вшами,
бородатые фронтовики, – разве их прошибешь? Бегут с фронта, как тараканы.
Недоумки… Тут нужно – террор…
Застуженная рука его схватила снежный ветер… И кулак вбил что-то в этот ветер. Рука
повисла, Рублев студено передернулся…
– Рублев, голубчик, вы меня знаете хорошо. – Телегин отогнул воротник и нагнулся к
землистому лицу Рублева. – Объясните мне, ради бога… Ведь мы в петлю лезем… Немцы,
захотят, через неделю будут в Петрограде… Понимаете, – я никогда не интересовался
политикой…

– Это как так, – не интересовался? – Рублев весь взъерошился, угловато повернулся к
нему. – А чем же ты интересовался? Теперь – кто не интересуется – знаешь кто? – Он
бешено взглянул в глаза Ивану Ильичу. – Нейтральный… враг народа…
– Вот именно, и хочу с тобой поговорить… А ты говори по-человечески.

Иван Ильич тоже взъерошился от злости, Рублев глубоко втянул воздух сквозь ноздри.
– Чудак ты, товарищ Телегин… Ну, некогда же мне с тобой разговаривать, – можешь ты
это понять?..
– Слушай, Рублев, я сейчас вот в каком состоянии… Ты слышал: Корнилов Дон
поднимает?

– Слыхали.

– Либо я на Дон уйду… Либо с вами…
– Это как же так: либо?

– А вот так – во что поверю… Ты за революцию, я за Россию… А может, и я – за
революцию. Я, знаешь, боевой офицер…
Гнев погас в темных глазах Рублева, в них была только бессонная усталость.

– Ладно, – сказал он, – приходи завтра в Смольный, спросишь меня… Россия… – Он
покачал головой, усмехаясь. – До того остервенеешь на эту твою Россию… Кровью глаза
зальет… А между прочим, за нее помрем все… Ты вот пойди сейчас на Балтийский
вокзал. Там тысячи три дезертиров третью неделю валяются по полу… Промитингуй с
ними, проагитируй за советскую власть… Скажи: Петрограду хлеб нужен, нам бойцы
нужны… (Глаза его снова высохли.) Скажи им: а будете на печке пузо чесать –
пропадете, как сукины дети. Пропишут вам революцию по мягкому месту… Продолби им
башку этим словом!.. И никто сейчас не спасет России, не спасет революции, – одна
только советская власть… Понял? Сейчас нет ничего на свете важнее нашей
революции…

По обмерзлой лестнице, в темноте, Телегин поднялся к себе на пятый этаж. Ощупал
дверь. Постучал три раза, и еще раз. К двери изнутри подошли. Помолчав, спросил
тихий голос жены:

– Кто?
– Я, я, Даша.

За дверью вздохнули. Загремела цепочка. Долго не поддавался дверной крюк. Слышно