Page 4 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

было, как Даша прошептала: «Ах, боже мой, боже мой». Наконец открыла и сейчас же в
темноте ушла по коридору и где-то села.

Телегин тщательно запер двери на все крючки и задвижки. Снял калоши. Пощупал, – вот
черт, спичек нет. Не раздеваясь, в шапке, протянув перед собой руки, пошел туда же,
куда ушла Даша.
– Вот безобразие, – сказал он, – опять не горит. Даша, ты где?
После молчания она ответила негромко из кабинета:

– Горело, потухло.

Он вошел в кабинет; это была самая теплая комната во всей квартире, но сегодня и здесь
было прохладно. Вгляделся, – ничего не разобрать, даже дыхания Дашиного не было
слышно. Очень хотелось есть, особенно хотелось чаю. Но он чувствовал: Даша ничего не
приготовила.
Отогнув воротник пальто, Иван Ильич сел в кресло у дивана, лицом к окошку. Там, в
снежной тьме, бродил какой-то неясный свет. Не то из Кронштадта, не то ближе откуда-
то, – щупали прожектором небо.

«Хорошо бы печурку затопить, – подумал Иван Ильич. – Как бы так спросить осторожно,
где у Даши спички?»
Но он не решался. Знать бы точно, что она – плачет, дремлет? Слишком уж было тихо. Во
всем многоэтажном доме – пустынная тишина. Только где-то слабо, редко похлопывали
выстрелы. Внезапно шесть лампочек в люстре слегка накалились, красноватый свет
слабо озарил комнату. Даша оказалась у письменного стола, – сидела, накинув шубку
поверх еще чего-то, отставив одну ногу в валенке. Голова ее лежала на столе, щекой на
промокашке. Лицо худое, измученное, глаз открыт, – даже глаз не закрыла, сидела
неудобно, неестественно, кое-как…
– Дашенька, нельзя же так все-таки, – глуховато сказал Телегин. Ему совершенно
нестерпимо стало жаль ее. Он пошел к столу. Но красные волоски в лампочках
затрепетали и погасли. Только и было света, что на несколько секунд.
Он остановился за спиной Даши, нагнулся, сдерживая дыхание. Чего бы проще, – ну хоть
погладить ее молча. Но она, как труп, ничем не ответила на его приближение.
– Даша, ну не мучь же так себя…

Месяц тому назад Даша родила. Ребенок ее, мальчик, умер на третий день. Роды были
раньше срока, – случились после страшного потрясения. В сумерки на Марсовом поле на
Дашу наскочили двое, выше человеческого роста, в развевающихся саванах. Должно
быть, это были те самые «попрыгунчики», которые, привязав к ногам особые пружины,
пугали в те фантастические времена весь Петроград. Они заскрежетали, засвистели на
Дашу. Она упала. Они сорвали с нее пальто и запрыгали через Лебяжий мост. Некоторое
время Даша лежала на земле. Хлестал дождь порывами, дико шумели голые липы в
Летнем саду. За Фонтанкой протяжно кто-то кричал: «Спасите!» Ребенок ударял ножкой
в животе Даши, просился в этот мир.
Он требовал, и Даша поднялась, пошла через Троицкий мост. Ветром прижимало ее к
чугунным перилам, мокрое платье липло между ногами. Ни огня, ни прохожего. Внизу –
взволнованная черная Нева. Перейдя мост, Даша почувствовала первую боль. Поняла,
что не дойдет, хотелось только добраться до дерева, прислониться за ветром. Здесь, на
улице Красных Зорь, ее остановил патруль. Солдат, придерживая винтовку, нагнулся к
ее помертвевшему лицу:

– Раздели. Ах, сволочи! Да, смотри, брюхатая.
Он и довел Дашу до дому, втащил на пятый этаж. Грохнув прикладом в дверь, закричал
на высунувшегося Телегина:

– Разве это дело – по ночам дамочку одну пускать, на улице едва не родила… Черти,
буржуи бестолковые…