Page 174 - Три товарища

— Да, но от меня, — добавил я.
Густав недовольно посмотрел на меня.

— Пока ты вылезешь из машины…
— Я уже придумал прием. Если у меня не выйдет, так ты ведь не опоздаешь.

— Ладно.

Я надел фуражку Густава, и мы сели в его машину, чтобы швейцар не понял сразу, в чем
дело. Так или иначе, много он бы не увидел — в переулке было довольно темно.
Мы подъехали. Около «Винеты» не было ни души. Густав выскочил, держа в руке
бумажку в двадцать марок.
— Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не можете разменять? Марка семьдесят по
счетчику? Уплатите, пожалуйста.
Он притворился, что направляется в кассу. Швейцар подошел ко мне, кашляя, и сунул
мне марку пятьдесят. Я продолжал держать вытянутую руку.

— Отчаливай! — буркнул он.

— Отдай остаток, сука! — рявкнул я.
На секунду он окаменел.

— Послушай, — тихо сказал он, облизывая губы, — ты еще много месяцев будешь жалеть
об этом! — Он размахнулся. Этот удар мог бы лишить меня сознания. Но я был начеку.
Повернувшись, я пригнулся, и кулак налетел со всего маху на острый стальной шпенёк
пусковой ручки, которую я незаметно держал в левой руке. Вскрикнув, швейцар
отскочил назад и затряс рукой. Он шипел от боли, как паровая машина, и стоял во весь
рост, без всякого прикрытия.

Я вылетел из машины.
— Узнаешь? — глухо прорычал я и ударил его в живот.

Он свалился. Густав стоял у входа. Подражая судье на ринге, он начал считать:

— Раз, два… три…
При счете «пять» швейцар поднялся, точно стеклянный. Как и раньше, я видел перед
собой его лицо, опять это здоровое, широкое, глупое, подлое лицо; я видел его всего,
здорового, сильного парня, свинью, у которой никогда не будут больны легкие; и вдруг я
почувствовал, как красноватый дым застилает мне мозг и глаза, я кинулся на него и
принялся его избивать. Все, что накопилось во мне за эти дни и недели, я вбивал в это
здоровое, широкое, мычащее лицо, пока меня не оттащили…
— С ума сошел, забьешь насмерть!.. — крикнул Густав.

Я оглянулся. Швейцар прислонился к стене. Он истекал кровью. Потом он согнулся,
упал и, точно огромное блестящее насекомое, пополз в своей роскошной ливрее на
четвереньках ко входу.
— Теперь он не скоро будет драться, — сказал Густав. — А сейчас давай ходу отсюда,
пока никого нет! Это уже называется тяжелым телесным повреждением.

Мы бросили деньга на мостовую, сели в машину и поехали.

— У меня тоже идет кровь? — спросил я. — Или это я об него замарался?
— Из носу опять капает, — сказал Густав. — Он очень красиво навесил тебе слева.

— А я и не заметил.