Page 3 - Три товарища

этого не было видно — проволочный каркас накрыли одеялом. Он бы и не поверил, что
лишился ног, ибо чувствовал в них боль. Ночью в нашей палате умерло двое. Один —
медленно и тяжело.
1919. Я снова дома. Революция. Голод. На улицах то и дело строчат пулеметы. Солдаты
против солдат. Товарищи против товарищей.
1920. Путч. Расстрел Карла Брегера. Кестер и Ленц арестованы. Моя мама в больнице.
Последняя стадия рака.

1921… Я напрасно пытался вспомнить хоть что-нибудь. Словно этого года вообще не
было. В 1922-м я был железнодорожным рабочим в Тюрингии, в 1923-м руководил
отделом рекламы фабрики резиновых изделий. Тогда была инфляция. Мое месячное
жалованье составляло двести миллионов марок. Деньги выплачивали дважды в день, и
после каждой выплаты предоставлялся получасовой отпуск, чтобы обежать магазины и
что-нибудь купить, пока не вышел новый курс доллара и стоимость денег не снизилась
вдвое…

А потом?.. Что было в последующие годы? Я отложил карандаш. Стоило ли воскрешать
все это в памяти? К тому же многое я просто не мог вспомнить. Слишком все
перемешалось. Мой последний день рождения я отмечал в кафе «Интернациональ», где
в течение года работал пианистом — должен был создавать у посетителей «лирическое
настроение». Потом снова встретил Кестера и Ленца. Так я и попал в «Аврема» —
«Авторемонтную мастерскую Кестера и К». Под «К» подразумевались Ленц и я, но
мастерская, по сути дела, принадлежала только Кестеру. Прежде он был нашим
школьным товарищем и ротным командиром; затем пилотом, позже некоторое время
студентом, потом автогонщиком и, наконец, купил эту лавочку. Сперва к нему
присоединился Ленц, который несколько лет околачивался в Южной Америке, а вслед за
ним и я.

Я вытащил из кармана сигарету. В сущности, я мог быть вполне доволен. Жилось мне
неплохо, я работал, силенок хватало, и я не так-то скоро уставал, — в общем, как
говорится, был здоров и благополучен. И все же не хотелось слишком много думать об
этом. Особенно наедине с самим собой. Да и по вечерам тоже. Потому что время от
времени вдруг накатывалось прошлое и впивалось в меня мертвыми глазами. Но для
таких случаев существовала водка.
На дворе заскрипели ворота. Я разорвал листок с датами моей жизни и бросил клочки в
корзинку. Дверь распахнулась настежь, и в ее проеме возник Ленц — длинный, худой, с
гривой волос цвета соломы и носом, который подошел бы совсем другому человеку.

— Робби, — рявкнул он, — старый спекулянт! Ну-ка встать и стоять смирно! Начальство
желает говорить с тобой!
— Господи Боже мой! — Я поднялся. — А я-то надеялся, что вы и не вспомните.
Помилосердствуйте, ребята, прошу вас!
— Так легко от нас не отделаешься! — Готтфрид положил на стол пакет, в котором что-
то здорово задребезжало. За ним вошел Кестер. Ленц встал передо мной во весь свой
огромный рост.
— Робби, что тебе сегодня бросилось в глаза раньше всего другого?

— Танцующая старуха, — вспомнил я.

— Святой Моисей! Дурная примета! Но, знаешь ли, она в духе твоего гороскопа. Только
вчера я его составил. Итак, рожденный под знаком Стрельца, ты человек ненадежный и
колеблешься, как тростник на ветру. А тут еще эти подозрительные тригоны Сатурна. Да
и Юпитер в этом году подкачал. Но поскольку мы с Отто вроде как твои отец и мать, то я
первым преподношу тебе нечто для самозащиты. Возьми этот амулет. Когда-то я
получил его от девы, чьими предками были инки. В ней текла голубая кровь, были у нее
плоскостопие, вши и дар предсказывать будущее. «О, белокожий чужеземец, — сказала
мне она, — этот талисман носили на себе короли, в нем заключены все силы Солнца,
Земли и Луны, уже не говоря о более мелких планетах. Дай доллар серебром на водку и
бери его». И дабы не обрывались звенья счастья, я передаю его тебе, Робби.