Page 4 - Три товарища

С этим он надел мне на шею крохотную черную фигурку на тонкой цепочке.
— Вот так-то! Это против горестей высшего порядка. А от повседневных неприятностей
вот — шесть бутылок рому. Их дарит тебе Отто! Этот ром вдвое старше тебя!
Он развернул пакет и одну за другой поставил бутылки на стол, залитый светом
утреннего солнца. Бутылки сверкали, как янтарь.
— Великолепное зрелище, — сказал я. — И где ты их только раздобыл, Отто?

Кестер рассмеялся.
— Довольно путаная история. Долго рассказывать… Лучше скажи, как ты-то себя
чувствуешь? Как тридцатилетний?
Я махнул рукой.

— Да вроде бы нет — чувство такое, будто мне шестнадцать и в то же время пятьдесят. В
общем хвалиться нечем.
— И это ты называешь «хвалиться нечем»! — возразил Ленц. — Да пойми ты — выше
этого вообще ничего нет. Ведь ты без чьей-либо помощи, так сказать, суверенно покорил
время и проживешь целых две жизни.

Кестер внимательно смотрел на меня.
— Оставь его, Готтфрид, — сказал он. — Дни рождения ущемляют самолюбие человека.
Особенно по утрам… Но ничего — постепенно он придет в себя.
Ленц сощурился.

— Чем меньше у человека самолюбия, Робби, тем большего он стоит. Тебя это утешает?
— Нет, — ответил я, — нисколько. Если человек чего-то стоит, значит он уже как бы
памятник самому себе. По-моему, это и утомительно и скучно.
— Ты только подумай, Отто! Он философствует, — сказал Ленц. — Следовательно, он
спасен. Он преодолел самое страшное — минуту безмолвия в собственный день
рождения, когда человек заглядывает самому себе в глаза и внезапно обнаруживает,
какой же он жалкий цыпленок… А теперь мы можем со спокойной совестью приступить
к трудам праведным и смазать внутренности старого «кадиллака»…
Мы кончили работать, когда уже смеркалось. Затем умылись и переоделись. Ленц с
вожделением смотрел на батарею бутылок.

— Не свернуть ли нам шею одной из них?

— Это должен решить Робби, — сказал Кестер. — Человек получил подарок, а ты к нему
с такими прозрачными намеками. Некрасиво это, Готтфрид.
— А заставлять дарителей подыхать от жажды, по-твоему, красиво? — ответил Ленц и
откупорил бутылку.
Сразу по всей мастерской разлился аромат рома.

— Святой Моисей! — воскликнул Готтфрид.
Мы стали принюхиваться.

— Не запах, а просто какая-то фантастика, Отто. Для достойных сравнений нужна самая
высокая поэзия.

— Просто жалко распивать такой ром в этой конуре! — решительно заявил Ленц. —
Знаете что? Поедем за город, там где-нибудь поужинаем, а бутылку прихватим с собой.
Разопьем ее на природе.
— Блестящая мысль.