Page 140 - Архипелаг ГУЛаг

равно не надолго.)
Но — на милость разум нужен.
Мы не слушали тех немногих трезвых из нас, кто каркал, что никогда за четверть
столетия амнистии политическим не было — и никогда не будет. (Какой–нибудь камерный
знаток из стукачей ещё выпрыгивал в ответ: «Да в 1927 году, к десятилетию Октября, все
тюрьмы были пустые, на них белые флаги виселиі» Это потрясающее видение белых флагов
на тюрьмах—почему белых? — особенно поражало сердца 75 .) Мы отмахивались от тех
рассудительных из нас, кто разъяснял, что именно потому и сидим мы, миллионы, что
кончилась война: на фронте мы более не нужны, в тылу опасны, а на далёких стройках без
нас не ляжет ни один кирпич. (Нам не хватало самоотречения вникнуть если не в злобный, то
хотя бы в простой хозяйственный расчёт Сталина: кто ж это теперь, демобилизовавшись,
захотел бы бросить семью, дом и ехать на Колыму, на Воркуту, в Сибирь, где нет ещё ни
дорог, ни домов? Это была уже почти задача Госплана: дать МВД контрольные цифры,
сколько посадить.) Амнистии! великодушной и широкой амнистии ждали и жаждали мы!
Вот, говорят, в Англии даже в годовщины коронаций, то есть каждый год, амнистируют!
Была амнистия многим политическим и в день трёхсотлетия Романовых. Так неужели
же теперь, одержав победу масштаба века и даже больше, чем века, сталинское
правительство будет так мелочно мстительно, будет памятливо на каждый оступ и оскольз
каждого маленького своего подданного?..
Простая истина, но и её надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а
поражения в них! Победы нужны правительствам, поражения нужны — народу. После побед
хочется ещё побед, после поражения хочется свободы — и обычно её добиваются.
Поражения нужны народам, как страдания и беды нужны отдельным людям: они заставляют
углубить внутреннюю жизнь, возвыситься духовно.
Полтавская победа была несчастьем для России: она потянула за собой два столетия
великих напряжений, разорений, несвободы — и новых, и новых войн. Полтавское
поражение было спасительно для шведов: потеряв охоту воевать, шведы стали самым
процветающим и свободным народом в Европе 76 .
Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем:
именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на полстолетие раньше
(французская же оккупация не была для России реальностью). А Крымская война принесла
нам свободы.
В ту весну мы верили в амнистию — но вовсе не были в этом оригинальны. Поговорив
со старыми арестантами, постепенно выясняешь: эта жажда милости и эта вера в милость
никогда не покидает серых тюремных стен. Десятилетие за десятилетием разные потоки
арестантов всегда ждали и всегда верили: то в амнистию, то в новый кодекс, то в общий
пересмотр дел (и слухи всегда с умелой осторожностью поддерживались Органами). К
сколько–нибудь кратной годовщине Октября, к ленинским годовщинам и к дням Победы, ко
дню Красной армии или дню Парижской Коммуны, к каждой новой сессии ВЦИК, к
закончанию каждой пятилетки, к каждому пленуму Верховного Суда — к чему только не
приурочивало арестантское воображение это ожидаемое нисшествие ангела освобождения!
И чем дичей были арестанты, чем го–меричнее, умоисступлённее широта арестантских

75 Сборник «От тюрем к воспитательным учреждениям» даёт (с. 396) такую цифру: в амнистию 1927 года
было амнистировано 7,3% заключённых. Этому поверить можно. Жидковато для Десятилетия. Из
политических освобождали женщин с детьми да тех, кому несколько месяцев осталось. В Верхнеуральском
изоляторе, например, из двухсот содержавшихся освободили дюжину. Но на ходу раскаялись и в этой убогой
амнистии и стали затирать её: кого задержали, кому вместо «чистого» освобождения дали «минус», то есть
ограничения места жительства.

76 Может быть только в XX веке, если верить рассказам, застоявшаяся их сытость привела к моральной
изжоге.