Page 199 - Архипелаг ГУЛаг

мень–шевицкой партией! А Центр? Вот три партии вместе и должны были составить
Объединённый Центр. Но ГПУ разгромило. И хорошо, что нас разгромили! (Подсудимые все
рады.)
(Сталину лестно разгромить ещё три Партии! Много ли славы добавят три «центра»!)
А уж раз партия — то ЦК, да, свой ЦК! Правда, никаких конференций, никаких
выборов ни разу не было. Кто хотел, тот и вошёл, человек пять. Все друг другу уступали. И
председательское место все друг другу уступали. Заседаний тоже не бывало — ни у ЦК
(никто не помнит, но Рамзин хорошо помнит, он назовёт!), ни в отраслевых группах.
Какое–то безлюдье даже… Чар но вс кий: «да формального образования Промпартии не
было». А сколько же членов? Ларичев: «подсчёт членов труден, точный состав неизвестен».
А как же вредили? как передавали директивы? Да так, кто с кем встретится в учреждении —
передаст на словах. А дальше каждый вредит по сознательности. (Ну, Рамзин две тысячи
членов уверенно называет. Где две, там посадят и пять. Всего же в СССР, по данным суда, —
30^10 тысяч инженеров. Значит, каждый седьмой сядет, шестерых напугают.) — А контакты
с Трудовой Крестьянской? Да вот встретятся в Госплане или ВСНХ—и «планируют
систематические акты против деревенских коммунистов»…
Где это мы уже видели? Ба, вот где: в «Аиде», Радамеса напутствуют в поход, гремит
оркестр, стоят восемь воинов в шлемах и с пиками, а две тысячи нарисованы на заднем
холсте.
Такова и Промпартия.
Но ничего, идёт, играется! (Сейчас даже поверить нельзя, как это грозно и серьёзно
тогда выглядело, как душило нас.) И ещё вдалбливается от повторений, ещё каждый эпизод
по несколько раз проходит. И от этого множатся ужасные видения. А ещё, чтоб не пресно,
подсудимые вдруг на две копейки «забудут», «пытаются уклониться», — тут их сразу
«стискивают перекрестными показаниями» и получается живо, как во МХАТе.
Но — пережал Крыленко. Задумал он ещё одной стороной выпластать Промпартию —
показать социальную базу. А уж тут стихия классовая, анализ не подведёт, и отступил
Крыленко от системы Станиславского, ролей не раздал, пустил на импровизацию: пусть,
мол, каждый расскажет о своей жизни, и как он относился к революции, и как дошёл до
вредительства.
И эта опрометчивая вставка, одна человеческая картина, вдруг испортила все пять
актов.
Первое, что мы изумлённо узнаём: что эти киты буржуазной интеллигенции все
восемь — из бедных семей. Сын крестьянина, сын многодетного конторщика, сын
ремесленника, сын сельского учителя, сын коробейника… Все восьмеро учились на медные
гроши, на своё образование зарабатывали себе сами, и с каких лет? —с 12, с 13, с 14 лет! кто
уроками, кто на паровозе. И вот что чудовищно: при царизме никто не загородил им пути
образования! Они все нормально кончили реальные училища, затем высшие технические,
стали крупными знаменитыми профессорами. (Как же так? А нам говорили… только дети
помещиков и капиталистов… ? Календари же не могут врать?..)
А вот сейчас, в советское время, инженеры были очень затруднены: им почти
невозможно дать своим детям высшее образование (ведь дети интеллигенции—это
последний сорт, вспомним). Не спорит суд. И Крыленко не спорит. (Подсудимые сами
спешат оговориться, что, конечно, на фоне общих побед — это неважно.)
Начинаем мы немного различать и подсудимых (до сих пор они очень сходно
говорили). Возрастная черта, разделяющая их, — она же и черта порядочности. Кому под
шестьдесят и больше — объяснения тех вызывают сочувствие. Но бойки и бесстыдны
43–летние Рамзин и Ларичев и 39–летний Очкин (это тот, который на Главтоп донёс в 1921),
а все главные показания на Промпартию и интервенцию идут от них. Рамзин был таков (при
ранних чрезмерных успехах), что вся инженерия ему руки не подавала—вынес! А на суде
намёки Крылен–ки он схватывает с четверти слова и подаёт чёткие формулировки. Все
обвинения и строятся на памяти Рамзина. Такое у него самообладание и напор, что