Page 202 - Архипелаг ГУЛаг

А для ярости толпы — этого мало, не видно!
И поэтому молчаливый и спасительный для всей страны сговор инженерства надо
перемалевать в грубое вредительство и интервенцию.
Так во вставной картине представилось нам бесплотное — и бесплодное! — видение
истины. Расползлась режиссёрская работа, уже проговорился Федотов о бессонных ночах (!)
в течение 8 месяцев его сидки; о каком–то важном работнике ГПУ, который пожал руку ему
(?) недавно (так это был уговор? выполняйте свои роли — и ГПУ выполнит своё обещание?).
Да вот уже и свидетели, хоть роли у них несравненно меньше, начинают сбиваться.
Крыленко — Вы принимали участие в этой группе? Свидетель Кирпотенко — Два–три
раза, когда разрабатывались вопросы интервенции.
Как раз это и нужно!
Крыленко (поощрительно) — Дальше!
Кирпотенко (пауза) — Кроме этого, ничего не известно.
Крыленко побуждает, напоминает.
Кирпотенко (тупо) — Кроме интервенции, мне больше ничего не известно (стр. 354).
А на очной ставке с Куприяновым у него уже и факты не сходятся. Сердится Крыленко
и кричит на бестолковых арестантов:
— Тогда надо сделать, чтобы ответы были одинаковы! (стр. 358).
Но вот в антракте, за кулисами, всё снова подтянуто к стандарту. Все подсудимые
снова на ниточках, и каждый ожидает дёрга. И Крыленко дёргает сразу всех восьмерых: вот
промышленники–эмигранты напечатали статью, что никаких переговоров с Рамзиным и
Ларичевым не было и никакой «промпартии» они не знают, а показания подсудимых скорей
всего вымучены пытками. Так что вы на это скажете?..
Боже! как возмущены подсудимые! Нарушая всякую очерёдность, они просят поскорее
дать им высказаться! Куда делось то измученное спокойствие, с которым они несколько дней
унижали себя и своих коллег! Из них просто вырывается клокочущее негодование на
эмигрантов! Они рвутся сделать письменное заявление для газет — коллективное
письменное заявление подсудимых в защиту методов ГПУ! (Ну, разве не украшение, разве
не бриллиант?)
Рамзин — Что мы не подвергались пыткам и истязаниям — достаточное
доказательство наше присутствие здесь!
Так куда ж годятся те пытки, когда вывести на суд нельзя!
Федотов — Заключение в тюрьму принесло пользу не одному мне!.. Я даже лучше
чувствую себя в тюрьме, чем на воле.
Очкин — И я, и я лучше!
Просто уж по благородству отказываются Крыленко и Вышинский от такой
письменной коллективки. А—написали бы! а подписали бы!
Да может ещё у кого–нибудь подозрение таится? Так товарищ Крыленко уделяет им от
блеска своей логики: «Если допустить хотя бы на одну секунду, что эти люди говорят
неправду — то почему именно их арестовали и почему вдруг эти люди заговорили'?» (стр.
452).
Вот сила мысли! — и за тысячи лет не догадывались обвинители: сам факт ареста уже
доказывает виновность! Если подсудимые невиновны—так зачем бы их тогда арестовали? А
уж если арестовали — значит, виноваты!
И действительно: почему б они заговорили?
«Вопрос о пытках мы отбросим в сторону!., но психологически поставим вопрос:
почему сознаются? А я спрошу: а что им оставалось делать?» (стр. 454).
Ну, как верно! Как психологически! Кто сиживал в этом учреждении, вспомните: а что
оставалось делать?..
(Иванов–Разумник пишет 121 , что в 1938 он сидел с Крыленкой в одной камере, в

121 Р.В. Иванов–Разумник. Тюрьмы и ссылки. Нью–Йорк: Изд–во им. Чехова, 1953.