Page 203 - Архипелаг ГУЛаг

Бутырках, и место Крыленки было под нарами. Я очень живо это себе представляю (сам
лазил): там такие низкие нары, что только по–пластунски можно подползти по грязному
асфальтовому полу, но новичок сразу никак не приноровится и ползёт на карачках.
Голову–то он подсунет, а выпяченный зад так и останется снаружи. Я думаю, верховному
прокурору было особенно трудно приноровиться, и его ещё не исхудавший зад подолгу
торчал во славу советской юстиции. Грешный человек, со злорадством представляю этот
застрявший зад, и во всё долгое описание этих процессов он меня как–то успокаивает.)
Да более того, развивает прокурор, если б это всё была правда (о пытках), —непонятно,
что бы понудило всех единогласно, без всяких уклонений и споров так хором признаваться?..
Да где они могли совершить такой гигантский сговор? — ведь они не имели общения друг с
другом во время следствия!?
(Через несколько страниц уцелевший свидетель расскажет нам, где…)
Теперь не я читателю, но пусть читатель мне разъяснит, в чём же пресловутая «загадка
московских процессов 30–х годов» (сперва дивились «Промпартии», потом перенеслась
загадка на процессы партийных вождей)?
Ведь не две тысячи замешанных и не двести–триста вывели на суд, а только восемь
человек. Хором из восьми не так уж немыслимо управлять. А выбрать Крыленко мог из
тысячи, и два года выбирал. Не сломился Пальчинский — расстрелян (и посмертно объявлен
«руководителем Промпартии», так его и поминают в показаниях, хоть от него ни словечка не
осталось). Потом надеялись выбить нужное из Хренникова — не уступил им Хренников. Так
сноска петитом один раз: «Хренников умер во время следствия». Дуракам пишите петитом, а
мы–то знаем, мы двойными буквами напишем: ЗАМУЧЕН ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ!
(Посмертно и он объявлен руководителем «Промпартии». Но хоть бы один фактик от него,
хоть бы одно показание в общий хор — нет ни одного. Потому что не дал ни одногоі) И
вдруг находка — Рамзин! Вот энергия, вот хватка! И чтобы жить — на всё пойдёт! А что за
талант! В конце лета его арестовали, вот перед самым процессом —а он не только вжился в
роль, но как бы не он и всю пьесу составил, и охватил гору смежного материала, и всё подаёт
с иголочки, любую фамилию, любой факт. А иногда ленивая витиеватость: «Деятельность
Промпартии была настолько разветвлена, что даже при 11–дневном суде нет возможности
вскрыть с полной подробностью» (то есть: ищите! ищите дальше!). «Я твёрдо уверен, что
небольшая антисоветская прослойка ещё сохранилась в инженерных кругах» (кусь–кусь,
хватайте ещё!). И до чего способен: знает, что загадка, и загадку надо художественно
объяснить. И, как палка бесчувственный, вдруг находит в себе «черты русского
преступления, для которого очищение — во всенародном покаянии».
Рамзин незаслуженно обойден русской памятью. Я думаю, он вполне выслужил стать
нарицательным типом цинического и ослепительного предателя. Бенгальский огонь
предательства! Не он был один такой за эту эпоху, но он — на виду.
Так, значит, вся трудность Крыленки и ГПУ была—только не ошибиться в выборе лиц.
Но риск невелик: следственный брак всегда можно отправить в могилу. А кто пройдёт и
решето и сито—тех подлечи, подкорми и выводи на процесс!
И в чём тогда загадка? Как их обработать? А так: вы жить хотите? (Кто для себя не
хочет, тот для детей, для внуков.) Вы понимаете, что расстрелять вас, не выходя из двора
ГПУ, уже ничего не стоит? (Несомненно так. А кто ещё не понял— тому курс лубянского
выматывания.) Но и нам ивам выгоднее, если вы сыграете некоторый спектакль, текст
которого вы сами же и напишете, как специалисты, а мы, прокуроры, разучим и постараемся
запомнить технические термины. (На суде Крыленко иногда сбивается, ось вагона вместо
оси паровоза.) Выступать вам будет неприятно, позорно — надо перетерпеть! Ведь жить
дороже! —А какая гарантия, что вы нас потом не расстреляете? — А за что мы вам будем
мстить? Вы — прекрасные специалисты и ни в чём не провинились, мы вас ценим. Да
посмотрите, уже сколько вредительских процессов, и всех, кто вёл себя прилично, мы