Page 194 - Архипелаг ГУЛаг

А сколько времени зря потрачено! — почти целый год! А сколько допросных ночей! а
сколько следовательских фантазий! — и всё впустую. Приходилось Крыленке начинать всё с
начала, искать фигуру и блестящую, и сильную — и вместе с тем совсем слабую, совсем
податливую. Но настолько плохо он понимал эту проклятую инженерскую породу, что ещё
год ушёл у него на неудачные пробы. С лета 1929 возился он с Хренниковым, но и
Хренников умер, не согласившись на низкую роль. Согнули старого Федотова, но он
текстильщик, не выигрышная отрасль! И ещё пропал год! Страна ждала всеобъемлющего
вредительского процесса, ждал товарищ Сталин, — а у Крыленки никак не
вытанцовывалось. И только летом 1930 года кто–то нашёл, предложил: директор
Теплотехнического института Рамзин! — арестовали, и в три месяца был подготовлен и
сыгран великолепный спектакль, подлинное совершенство нашей юстиции и недостижимый
образец для юстиции мировой —
Процесс «Промпартии» (25 ноября — 7 декабря, 1930), Спецприсутствие Верхсуда, тот
же Вышинский, тот же Антонов–Саратовский, тот же любимец наш Крыленко.
Теперь уже не возникает «технических причин», мешающих предложить читателю
полную стенограмму процесса — вот она 117 , или не допустить иностранных
корреспондентов.
Величие замысла: на скамье подсудимых вся промышленность страны, все её отрасли и
плановые органы. (Только глаз устроителя видит щели, куда провалилась горная
промышленность и железнодорожный транспорт.) Вместе с тем — скупость в использовании
материала: обвиняемых только 8 человек (учтены ошибки Шахтинского дела).
Вы воскликнете: и восемь человек могут представить всю промышленность? Да нам
даже много! Трое из восьми — только по текстилю, как важнейшей оборонной отрасли. Но
тогда, наверно, толпы свидетелей? Семь человек, таких же вредителей, тоже арестованных.
Но кипы уличающих документов? чертежи? проекты? директивы? сводки? соображения?
донесения? частные записки? Ни одного! То есть — ни одной бумажёнки\ Да как же это ГПУ
ушами прохлопало? — стольких арестовало и ни одной бумажки не цапнуло? «Много было»,
но «всё уничтожено». Потому что: «где держать архив?» Выносятся на процесс лишь
несколько открытых газетных статеек — эмигрантских и наших. Но как же вести
обвинение?!. Да ведь — Николай Васильевич Крыленко. Да ведь не первый день. «Лучшей
уликой при всех обстоятельствах является всё же сознание подсудимых» 118 .
Но признание какое — не вынужденное, а душевное, когда раскаяние вырывает из
груди целые монологи, и хочется говорить, говорить, обличать, бичевать! Старику Федотову
предлагают сесть, хватит, — нет, он навязывается давать ещё объяснения и трактовки! Пять
судебных заседаний кряду даже не приходится задавать вопросов: подсудимые говорят,
говорят, объясняют, и ещё потом просят слова, чтобы дополнить упущенное. Они
дедуктивно излагают всё необходимое для обвинения безо всяких вопросов. Рамзин после
пространных объяснений ещё даёт для ясности краткие резюме, как для сероватых
студентов. Больше всего подсудимые боятся, чтоб что–нибудь осталось неразъяснённым,
кто–нибудь не разоблачён, чья–нибудь фамилия не названа, чьё–нибудь вредительское
намерение — не растолковано. И как честят сами себя! — «я — классовый враг», «я —
подкуплен», «наша буржуазная идеология». Прокурор: «Это была ваша ошибка?»
Чарновский: «И преступление!» Крыленке просто делать нечего, он пять заседаний пьет чай
с печеньем или что там ему приносят.
Но как подсудимые выдерживают такой эмоциональный взрыв? Магнитофонной
записи нет, а защитник Оцеп описывает: «Деловито текли слова обвиняемых, холодно и

117 Процесс «Промпартии» (25 ноября— 7 дек. 1930): Стенограмма судебного процесса и материалы,
приобщённые к делу / Верховный суд СССР. М.: Советское законодательство, 1931.

118 Процесс «Промпартии», с. 453.