Page 319 - Архипелаг ГУЛаг

насильников). И постепенно была одолена 213 .
Да с 30–х годов начиналась и новая лагерная эра, когда и Соловки уже стали не
Соловки, а рядовой «исправительно–трудовой лагерь». Всходила чёрная звезда идеолога
этой эры Нафталия Френкеля, и стала высшим законом Архипелага его формула:
«От заключённого нам надо взять всё в первые три месяца — а потом он нам не
нужен!»

* * *

Да где ж те Савватий с Зосимой и Германом? Да кто ж это придумал — жить под
Полярным Кругом, где скот не водится, рыба не ловится, хлеб и овощи не растут?
О, мастера по разорению цветущей земли! Чтобы так быстро — за год, за два—
привести образцовое монастырское хозяйство в полный и необратимый упадок! Как же это
удалось? Грабили и вывозили? Или доконали всё на месте? И, тысячи имея незанятых рук, —
ничего не уметь добыть из земли.
Только вольным— молоко, сметана, да свежее мясо, да отменная капуста отца
Мефодия. А заключённым— гнилая треска, солёная или сушёная; худая баланда с перловой
или пшённой крупой без картошки, никогда ни щей, ни борщей. И вот — цынга, и даже
«канцелярские роты» в нарывах, а уж общие… С дальних командировок возвращаются
«этапы на карачках» (так и ползут от пристани на четырёх ногах).
Из денежных (из дому) переводов можно использовать в месяц 9 рублей — есть ларёк в
часовне Германа. А посылка— в месяц одна, её вскрывает ИСЧ, и если не дашь им взятки,
объявят, что многое из присланного тебе не положено, например крупа. В Никольской
церкви и в Успенском соборе растут нары — до четырёхэтажных. Не просторней живёт 13–я
рота у Преображенского собора (фото 6) в примыкающем корпусе. Вот у этого входа (фото
7) представьте стиснутую толпу: три с половиной тысячи валят к себе, возвращаясь с работы.
В кубовую за кипятком— очереди по часу. По субботам вечерние проверки затягиваются
глубоко в ночь (как прежние богослужения…). За санитарией, конечно, очень следят:
насильственно стригут волосы и обривают бороды (также и всем священникам сряду).
Ещё— обрезают полы у длинной одежды (особенно у ряс), ибо в них–то главная зараза. (У
чекистов— шинели до земли.) Правда, зимою никак не выбраться в баню с ротных нар тем
больным и старым, кто сидит в белье и в мешках, вши их одолевают. (Мёртвых прячут под
нары, чтобы получить на них лишнюю пайку, — хотя это и невыгодно живым: с
холодеющего трупа вши переползают на тёплых, оставшихся.) В Кремле есть плохая
санчасть с плохой больницей, а в глуби Соловков— никакой медицины.
Исключение только — Голгофско–Распятский скит на Анзере, штрафная
командировка, где лечат… убийством. Там, в Голгофской церкви, лежат и умирают от
бескормицы, от же–стокостей — и ослабевшие священники, и сифилитики, и престарелые
инвалиды, и молодые урки. По просьбе умирающих и чтоб облегчить свою задачу, тамошний
голгофский врач даёт безнадёжным стрихнин, зимой бородатые трупы в одном белье
подолгу задерживаются в церкви. Потом их ставят в притворе, прислоня к стене, — так они
меньше занимают места. Авы–неся наружу— сталкивают вниз с Голгофской горы.
Необычно название горы и скита, оно не встречается нигде больше. По преданию
(рукопись XVIII века, Государственная Публичная библиотека, Соловецкий патерик) 18
июня 1712 иеромонаху Иову под этою горой во время ночного молитвенного бдения явилась
Богоматерь «в небесной славе» и сказала: «Сия гора отселе будет называться Голгофою, и на
ней устроится церковь и Распятский скит. И убедится она страданиями неисчислимыми».

213 Ещё до 1972 года на чердаке Савватиевского скита долежала рукопись— дневник зэка 20–х годов
(видимо, полита— потому что описывалось там, как кормят политов). На одной из первых страниц
упоминалось покушение молодого белогвардейца на чекистского генерала. Дальше никто не прочёл: рукопись
забрало КГБ.