Page 315 - Архипелаг ГУЛаг

Фантастический мир! Нет, шутил негодник Курилко!..
А ещё же есть Соловецкое Общество Краеведения, оно выпускает свои
отчёты–исследования. О неповторенной архитектуре XVI века и о соловецкой фауне здесь
пишут с такой обстоятельностью, преданностью науке, с такой кроткой любовью к предмету,
будто это досужие чудаки–учёные притянулись на остров по научной страсти, а не
арестанты, уже прошедшие Лубянку и дрожащие попасть на Секирную гору, под комаров
или к оглоблям лошади. Да в тон с добродушными краеведами и сами звери и птицы
соловецкие ещё не вымерли, не перестреляны, не изгнаны, даже не напуганы — ещё и в 28–м
году зайцы доверчивым выводком выходят к самой обочине дороги и с любопытством
следят, как ведут арестантов на Анзер.
Как же случилось, что зайцев не перестреляли? Объясняют новичку: зверюшки и птицы
потому не боятся здесь, что есть приказ ГПУ: «Патроны беречь! Ни одного выстрела иначе
как по заключённому!»
Итак, все страхи были шуткой. Но — «Разойдись! Разойдись!» — кричат среди бела
дня на кремлёвском дворе, густом, как Невский, — трое молодых людей, хлыщеватых, с
лицами наркоманов (передний не дрыном, но стеком разгоняет толпу заключённых), быстро
под руки волокут опавшего, с обмякшими ногами и руками человека в одном белье —
страшно увидеть его стекающее как жидкость лицо! — волокут под колокольню (фото 4, 5),
вон туда под арку, в ту низенькую дверь, она— в основании колокольни. В эту маленькую
дверь его втискивают и в затылок стреляют — там дальше крутые ступеньки вниз, он
свалится, и даже можно семь–восемь человек набить, а потом присылают вытянуть трупы и
наряжают женщин (матерей и жён ушедших в Константинополь; верующих, не уступивших
веры и не давших оторвать от неё детей) — помыть ступени 210 .
Что ж, нельзя было ночью, тихо? А зачем же тихо? — тогда и пуля пропадает зря. В
дневной густоте пуля имеет воспитательное значение. Она сражает как бы десяток зараз.
Расстреливали и иначе — прямо на Онуфриевском кладбище, за женбараком (бывшим
странноприимным домом для богомолок) — и та дорога мимо женбарака так и называлась
расстрелъной. Можно было видеть, как зимою по снегу там ведут человека босиком в одном
белье (это не для пытки! это чтоб не пропала обувь и обмундирование) с руками, связанными
проволокою за спиной 211 , — а осуждённый гордо, прямо держится и одними губами, без
помощи рук, курит последнюю в жизни папиросу. (По этой манере узнают офицера. Тут ведь
люди, прошедшие семь лет фронтов. Тут мальчишка 18–летний, сын историка В.А. Потто, на
вопрос нарядчика о профессии пожимает плечами: «Пулемётчик». По юности лет и в жаре
Гражданской войны он не успел приобрести другой.)
Фантастический мир! Это сходится так иногда. Многое в истории повторяется, но
бывают совсем неповторимые сочетания, короткие по времени и по месту. Таков наш НЭП.
Таковы и ранние Соловки.
Очень малое число чекистов (да и то, может быть, полуштрафных), всего 20–40 человек
приехали сюда, чтобы держать в повиновении тысячи, многие тысячи. Сперва ждали
меньше, но Москва слала, слала, слала. За первые полгода, к декабрю 1923, уже собралось

210 А сейчас на камнях, где вот так волокли, в этом месте двора, укромном от соловецкого ветра,
жизнерадостные туристы, приехавшие повидать пресловутый остров, часами кикают в волейбол. Они не знают.
Ну а если б знали? Да так же бы и кикали.
Впрочем, экскурсоводов, заикавшихся, что здесь был не только монастырь, но лагерь, — выгнали. И
туристов стараются не пускать за пределы Большого Соловецкого острова: чтобы не видели ни Секирки, ни
даже Троицкого скита (и сегодня много сохранилось тюремных решёток, в дверях— следы кормушек), ни
Савватиевского. (В нём сохранился, например, подвальный карцер, где и в знойный день продрогаешь в
минуту)

211 Соловецкий приём, повторенный на катынских трупах. Кто–то вспомнил — традицию? или свой личный
опыт?