Page 348 - Архипелаг ГУЛаг

работающий, едящий, спящий и страдающий вместе в безжалостно–вынужденном
симбиозе» 260 .
О, без бригады ещё пережить лагерь можно! Без бригады ты— личность, ты сам
избираешь линию поведения. Без бригады ты можешь хоть умереть гордо — в бригаде и
умереть тебе дадут только подло, только на брюхе. От начальника, от десятника, от
надзирателя, от конвоира— ото всех ты можешь спрятаться и улучить минутку отдыха, там
потянуть послабже, здесь поднять полегче. Но от приводных ремней — от товарищей по
бригаде — ни укрыва, ни спасенья, ни пощады тебе нет. Ты не можешь не хотеть работать,
ты не можешь предпочесть работе голодную смерть в сознании, что ты— политический. Нет
уж, раз вышел за зону, записан на выходе — всё сделанное сегодня бригадой будет делиться
уже не на 25, а на 26, и весь бригадный процент из–за тебя упадёт со 123 на 119, с
рекордного котла на простой, все потеряют бабку пшённую и по сто граммов хлеба. Так
уследят за тобой товарищи лучше всяких надзирателей! И бригадирский кулак тебя покарает
доходчивей целого наркомата внутренних дел!
Вот это и есть — самодеятельность в перевоспитании. Это и есть психологическое
обогащение личности от коллектива.
Теперь–то нам ясно как стёклышко, но на Волгоканале сами устроители ещё верить не
смели, какой они крепкий ошейник нашли. И у них рядовая всеобщая бригада была на
задворках, а только трудовой коллектив понимался как высшая честь и поощрение. Даже в
мае 1934 ещё половина зэков Дмитлага были «неорганизованные», их… не принимали в
трудколлективы! Их брали в «трудартели», и то не всех: кроме священников, сектантов и
вообще верующих (если откажется от религии — ведь цель того стоит! — принимали с
месячным испытательным сроком). Пятьдесят Восьмую в трудколлективы стали нехотя
принимать, но и то у кого срок меньше пяти лет. У Коллектива был председатель, совет, а
демократия— совершенно необузданная: собрания коллектива проводились только по
разрешению КВЧ и только в присутствии ротного (да, ведь и роты ещё!) воспитателя.
Разумеется, коллективы подкармливали по сравнению со сбродом: лучшим коллективам
отводили огороды внутри зоны (не отдельно людям, а по–колхозному — для добавки в
общий котёл). Коллектив распадался на секции, и всякий свободный часок они занимались
то проверкой быта, то разбором краж и промотов казённого имущества, то выпуском
стенгазет, то разбором дисциплинарных нарушений. На собрании коллективов часами с
важностью разбирался вопрос: как перековать лентяя Вовку? симулянта Гришку? Коллектив
и сам имел право исключать своих членов и просить лишить их зачётов, но круче того
администрация распускала целые коллективы, «продолжающие преступные традиции» (то
есть не захваченные коллективной жизнью). Однако самым увлекательным бывали
периодические чистки коллективов — от лентяев, от недостойных, от шептунов
(изображающих трудколлективы как взаимно–шпионские организации) и от пробравшейся
агентуры классового врага. Например, обнаруживалось, что кто–то, уже в лагере, скрывает
своё кулацкое происхождение (за которое, собственно, в лагерь и попал) — и вот теперь его
клеймили и вычищали — не из лагеря вычищали, а из трудколлектива.
(Художники–реалисты! О, напишите эту картину: «Чистка в трудколлективе»! Эти бритые
головы, эти измотанные лица с настороженными выражениями, эти тряпки на телах— и этих
озлобленных ораторов! Вот отсюда хорош будет типаж (фото 28). А кому трудно
представить, так и на воле было подобное. И в Китае тоже.) И слушайте: «Предварительно
до каждого лагерника доводились задачи и цели чистки. Потом перед лицом общественности

каждый член коллектива держал отчёт» 261 .

260 Ernst Pawel. The Triumph of Survival // The Nation, 2 February 1963, p. 101.

261 Все неоговоренные цитаты в этой главе — по книге Авербах. Но иногда я соединял её разные фразы
вместе, иногда опускал нестерпимое многословие — ведь ей на диссертацию надо было тянуть, а у нас места
нет. Однако смысла я не исказил нигде.