Page 810 - Архипелаг ГУЛаг

грузовика (прежде, зэками, не могли) и толкаем, толкаем его из грязи, чтобы скорей
миновало дорожное разнообразие, чтобы скорей приехать в вечную ссылку. А конвой стоит
полукругом и охраняет нас.
Мелькают километры степи. Сколько глазу хватает, справа и слева — жёсткая серая
несъедобная трава и редко–редко — казахский убогий аул с кущицей деревьев. Наконец
впереди, за степной округлостью, показываются вершинки немногих тополей (Кок–Терек —
«зелёный тополь»).
Приехали! Грузовик несётся между чеченскими и казахскими саманными мазанками,
вздувает облако пыли, привлекает на себя стаю негодующих собак. Сторонятся милые ишаки
в маленьких бричках, из одного двора медленно и презрительно на нас оглядывается
верблюд. Есть и люди, но глаза наши видят только женщин, этих необыкновенных забытых
женщин, вон чернявенькая с порога следит за нашей машиной, приложив ладонь козырьком;
вон сразу трое идут в пёстрых красных платьях. Все — нерусские. «Ничего, есть ещё для нас
невесты!» — бодро кричит мне на ухо сорокалетний капитан дальнего плавания
В.И.Василенко, который вЭкибастузе гладко прожил заведующим прачечной, а теперь ехал
на волю расправлять крылья, искать себе корабля.
Миновав раймаг, чайную, амбулаторию, почту, райисполком, райком под шифером,
дом культуры под камышом, — грузовик наш останавливается около дома МВД–МГБ. Все в
пыли, мы спрыгиваем, входим в его палисадник и, мало стесняясь центральной улицы,
моемся тут до пояса.
Через улицу, прямо против МГБ, стоит одноэтажное, но высокое удивительное здание,
четыре дорические колонны всерьёз несут на себе поддельный портик, у подошвы колонн —
две ступени, облицованные под гладкий камень, а над всем этим — потемневшая соломенная
крыша. Сердце не может не забиться: это — школа! десятилетка. Но не бейся, молчи,
несносное: это здание тебя не касается.
Пересекая центральную улицу, туда, в заветные школьные ворота, идёт девушка с
завитыми локонами, чистенькая, подобранная в талии жакета, как осочка. Она идёт — и
касается ли земли? Она — учительница}. Она так молода, что не могла ещё кончить
института. Значит — семилетка и целый педагогический техникум. Как я завидую ей! Какая
бездна между нею и мной, чернорабочим. Мы — разных сословий, и я никогда не осмелился
бы провести её под руку.
А между тем новоприбывшими, по очереди выдёргивая их к себе в молчаливый
кабинет, стал заниматься… кто же бы? Да конечно кум, оперуполномоченный! И в ссылке он
есть, и тут он — главное лицо.
Первая встреча очень важна: ведь нам с ним играть в кошки–мышки не месяц, а вечно.
Сейчас я переступлю его порог, и мы будем приглядываться друг ко другу исподтишка.
Очень молодой казах, он скрывается за замкнутостью и вежливостью, я— за
простоватостью. Мы оба понимаем, что наши незначащие фразы, вроде — «вот вам лист
бумаги», «а какой ручкой я могу писать?», — это уже поединок. Но для меня важно показать,
что я даже не догадываюсь об этом. Я просто, видимо, всегда такой, нараспашку, без
хитростей. Ну же, бронзовый леший, помечай у себя в мозгу, этот— особого наблюдения не
требует, приехал мирно жить, заключение пошло ему на пользу.
Что я должен заполнить? Анкету конечно. И автобиографию. Этим откроется новая
папка, вот приготовленная на столе. Потом сюда будут подшиваться доносы на меня,
характеристики от должностных лиц. И как только в контурах соскребётся новое дело и
будет из центра сигнал сажать — меня посадят (вот здесь, на заднем дворе, саманная
тюрьма) и вмажут новую десятку.
Я подаю начинательные бумаги, опер прочитывает их и накалывает в скоросшиватель.
— А не скажете, где здесь районо? — вдруг спрашиваю я беззаботно вежливо.
А он вежливо объясняет. Он не вскидывает удивлённо бровей. Отсюда я делаю вывод,
что могу идти наниматься, МГБ не возражает. (Конечно, как старый арестант, я не
продешевился, не спросил его прямо: аможноли мне работать в системе народного